Неточные совпадения
К исповеди нельзя
идти, если раньше не получишь прощения у всех, кого ты мог обидеть. Перед исповедью даже мама, даже
папа просили прощения у всех нас и прислуги. Меня это очень занимало, и я спрашивал маму...
Наедались. Потом, с оскоминой на зубах, с бурчащими животами,
шли к маме каяться. Геня протестовал, возмущался, говорил, что не надо, никто не узнает. Никто? А бог?.. Мы только потому и
шли на грех, что знали, — его можно будет загладить раскаянием. «Раскаяние — половина исправления». Это всегда говорили и
папа и мама. И мы виновато каялись, и мама грустно говорила, что это очень нехорошо, а мы сокрушенно вздыхали, морщились и глотали касторку. Геня же, чтоб оправдать хоть себя, сконфуженно говорил...
Она взволнованно и радостно
пошла со мною в кабинет
к папе. Я прочел стихи
папе. Оба были в восторге.
Папа умиленно сказал...
Я начинал в этой области становиться enfant terrible [Буквально: ужасный ребенок (франц.), употребляется по отношению
к людям, которые бестактной непосредственностью ставят в неловкое положение окружающих.] в нашей семье.
Папа все настороженнее приглядывался ко мне. И однажды случилось, наконец, вот что. Я тогда был в восьмом классе. Сестренки Маня и Лиза перед рождеством говели.
К исповеди нельзя
идти, если раньше не получишь прощения у всех, кого ты мог обидеть.
Папа очень сочувственно относился
к моему намерению. С радостью говорил, как мне будет полезна для занятий химией домашняя его лаборатория, как я смогу работать на каникулах под его руководством в Туле, сколько он мне сможет доставлять больных для наблюдения. Он надеялся, что я
пойду по научной дороге, стану профессором.
К писательским моим попыткам он был глубоко равнодушен и смотрел на них как на занятие пустяковое.
Музыка, считанье и грозные взгляды опять начались, а мы
пошли к папа. Пройдя комнату, удержавшую еще от времен дедушки название официантской, мы вошли в кабинет.
«Но зачем дальше скрывать эту тайну, когда я сам уже успел проникнуть ее? — говорю я сам себе, — завтра же
пойду к папа и скажу ему: „Папа! напрасно ты от меня скрываешь тайну моего рождения; я знаю ее“.
Неточные совпадения
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он
к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он
к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и
пойдем с
папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
— Ну, ступайте теперь
к папа, дети, да скажите ему, чтобы он непременно ко мне зашел, прежде чем
пойдет на гумно.
Рыженькая лошадка, на которой ехал
папа,
шла легкой, игривой ходой, изредка опуская голову
к груди, вытягивая поводья и смахивая густым хвостом оводов и мух, которые жадно лепились на нее.
Самгин
пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат; в центре толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат с винтовками, — с тендера наклонился
к ним машинист в
папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть
к нему
шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской
папахе.