— Раньше вы, Михаил Михайлович,
иначе говорили… Вот как отберут у вас большевики ваш миллион, который вы из Москвы привезли, тогда узнаете, какой порядок.
Неточные совпадения
— Конечно. И нужно было, чтоб огонь ударил в небо и чтоб лава полилась по миру. А что грязь и смрад, — так что же делать! Неужели ты думаешь, что, если бы все от нас зависело, мы не действовали бы
иначе? Дисциплинированные, железные рабочие батальоны, пылающие самоотверженною любовью к будущему миру, обдуманная, планомерная реорганизация строя на новых началах… Эх, да смешно
говорить! Ей-богу, как будто институтки в белых пелериночках, — и разговаривай с ними серьезно!
Большевики
говорят: нужно нахрапом брать,
иначе нельзя.
Казаки казались иными, чем солдаты, не потому, что они ловко ездили на лошадях и были красивее одеты, — они
иначе говорили, пели другие песни и прекрасно плясали.
Неточные совпадения
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она
говорила то, что не раз думала, —
иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Все эти дни Долли была одна с детьми.
Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на душе
говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или
иначе, она Анне выскажет всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость
говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
У нас не то: у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут
говорить совсем
иначе, нежели с тем, у которого их триста, а с тем, у которого их триста, будут
говорить опять не так, как с тем, у которого их пятьсот, а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у которого их восемьсот, — словом, хоть восходи до миллиона, всё найдутся оттенки.
«Нет, я не так, —
говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет, я не так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком, я поступлю тогда совсем
иначе: будет у меня и повар, и дом, как полная чаша, но будет и хозяйственная часть в порядке. Концы сведутся с концами, да понемножку всякий год будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
— А уж у нас, в нашей губернии… Вы не можете себе представить, что они
говорят обо мне. Они меня
иначе и не называют, как сквалыгой и скупердяем первой степени. Себя они во всем извиняют. «Я,
говорит, конечно, промотался, но потому, что жил высшими потребностями жизни. Мне нужны книги, я должен жить роскошно, чтобы промышленность поощрять; а этак, пожалуй, можно прожить и не разорившись, если бы жить такой свиньею, как Костанжогло». Ведь вот как!