Проехали. Катя еще раз оглянулась на лошадь. По ту сторону оврага, над откосом шоссе, солдат с винтовкою махал им рукою и что-то кричал, чего за стуком колес не было слышно. Вдруг он присел на колено и стал целиться
в линейку. Катя закричала...
Неточные совпадения
По шоссе непрерывною вереницею катились
линейки и тачанки, на них густо сидели мужские фигуры
в красных повязках, с винтовками.
Дошли пешком до ближайшей деревни. Леонид предъявил
в ревкоме свои бумаги и потребовал лошадей. Дежурный член ревкома, солдат с рыжими усами, долго разбирал бумаги, скреб
в затылке, потом заявил, что лошадей нету: крестьяне заняты уборкою сена. Леонид грозно сказал, чтоб сейчас же была подана
линейка. Солдат вздохнул и обратился к милиционеру, расхлябанно сидевшему с винтовкою на стуле.
Глаза Кати потаенно блеснули, и
в ответ им сверкнуло
в душе Леонида. Он слегка побледнел и слез с
линейки, разминая ноги.
Махновец
в колебании оглядывал
линейку. Ему хотелось еще поозорничать, но он не знал, как.
Горелов, сгорбившись и уткнувшись подбородком
в воротник, все время неподвижно сидел на той стороне
линейки, спиною к махновцу. Вдруг взгляд махновца остановился на его горбоносом, изжелта бледном профиле.
Катя быстро переглянулась с Леонидом. И дальше все замелькало, сливаясь, как спицы
в закрутившемся колесе. Леонид охватил сзади махновца, властно крикнул: «Товарищи, вяжите его!» — и бросил на землю. Катя соскочила с
линейки, а мужик, втянув голову
в плечи, изо всей силы хлестнул кнутом по лошадям. Горелов на ходу спрыгнул, неловко взмахнул руками и кувыркнулся
в канаву. Греки вскочили
в мажару и погнали по дороге
в другую сторону.
Горелов,
в окровавленном пальто, лежал на дороге, закинув голову, и хрипел. Мелькнула
в глаза далекая
линейка на шоссе, — она мчалась
в гору, мужик испуганно оглядывался и сек кнутом лошадей. Махновец душил Леонида.
Он быстро пошел
в гору, обгоняя медленно тащившуюся
линейку.
Восемь солдат проходило через Арматлук. Узнали они, что есть склад вина, дали
в зубы охранявшему склад милиционеру-почтальону, прикладами сбили замок, добыли вина и стали на горке пить. Подпили. Остановили проезжавшую по шоссе порожнюю
линейку и велели извозчику-греку катать их. Все восьмеро взвалились на
линейку и
в сумерках долго носились вскачь по улицам дачного поселка с гиканьем и песнями. А потом стали стрелять
в цель по собакам на дворах. Пьяные заснули
в степи за поселком. Грек уехал.
Подмигивание это значило: «Что же вы не просите, чтобы нас взяли на охоту?» Я толкнул локтем Володю, Володя толкнул меня и, наконец, решился: сначала робким голосом, потом довольно твердо и громко, он объяснил, что так как мы нынче должны ехать, то желали бы, чтобы девочки вместе с нами поехали на охоту,
в линейке.
После обеда Кирила Петрович предложил ехать верхом, но князь извинился, указывая на свои бархатные сапоги и шутя над своею подагрой; он предпочел прогулку
в линейке, с тем чтоб не разлучаться с милою своей соседкою.
Такова была Садовая в первой половине прошлого века. Я помню ее в восьмидесятых годах, когда на ней поползла конка после трясучих линеек с крышей от дождя, запряженных парой «одров».
В линейке сидело десятка полтора пассажиров, спиной друг к другу. При подъеме на гору кучер останавливал лошадей и кричал:
Неточные совпадения
Сочинил градоначальник, князь Ксаверий Георгиевич Миналадзе [Рукопись эта занимает несколько страничек
в четвертую долю листа; хотя правописание ее довольно правильное, но справедливость требует сказать, что автор писал по
линейкам. — Прим. издателя.]
Левин остался у
линейки и с завистью смотрел на охотников. Охотники прошли всё болотце. Кроме курочки и чибисов, из которых одного убил Васенька, ничего не было
в болоте.
Новые платья сняли, велели надеть девочкам блузки, а мальчикам старые курточки и велели закладывать
линейку, опять, к огорчению приказчика, — Бурого
в дышло, чтоб ехать за грибами и на купальню. Стон восторженного визга поднялся
в детской и не умолкал до самого отъезда на купальню.
— Ну, зато вот этот маленький не
в счет, — сказал Левин, срывая коротенький недоросший лепесток. — Вот и
линейка догнала нас.
Уже два листа бумаги были испорчены… не потому, чтобы я думал что-нибудь переменить
в них: стихи мне казались превосходными; но с третьей
линейки концы их начинали загибаться кверху все больше и больше, так что даже издалека видно было, что это написано криво и никуда не годится.