Неточные совпадения
Разум принимает за истину только то, что может быть доказано, обнаружено как необходимое звено в причинной связи.
Поэтому философия чувства
принимает черты то «Критики практического
разума», в ее постулатах, то учения Якоби.
Выражение, что Бог правит миром как
разум, было бы неразумно, если бы мы не
принимали, что оно относится и к религии и что божественный дух действует в определении и образовании последней…
Трагедия философствования в ней преодолена, рыцарь обрел свою Прекрасную Даму (если только по ошибке не
принял за нее дородную Дульцинею),
разум достиг преображения и исцеления от своих антиномий.
Так есть, — об этом совершенно твердо говорит нам религиозный опыт, это надо
принять и религиозной философии за исходное определение — в смирении
разума, ибо и от
разума требуется жертва смирения, как высшая разумность неразумия.
И потому есть величайшее чудо, совершенное вечностью, именно то, что вечное создало их воплощенными духами, чего не объемлет
разум и не
принимает смысл, и это нам недоступно для исследования (nicht ergründlich).
Задача мысли здесь в том, чтобы именно обнажить антиномию, упереться в ее тупик и
принять подвигом смирения
разума ее сверхразумность: это и будет здесь высшим деянием его разумения.
Фихте-гегелевский
разум — субъективно-идеалистическая (в специфически булгаковском смысле слова) философия, одержимая «пафосом системы» (см. выше
прим. 100) и стремящаяся дедуцировать весь мир «из себя» (из «
Разума» вообще, или даже из собственного «Я»).
Неточные совпадения
— Но бывает, что человек обманывается, ошибочно считая себя лучше, ценнее других, — продолжал Самгин, уверенный, что этим людям не много надобно для того, чтоб они
приняли истину, доступную их
разуму. — Немцы, к несчастию, принадлежат к людям, которые убеждены, что именно они лучшие люди мира, а мы, славяне, народ ничтожный и должны подчиняться им. Этот самообман сорок лет воспитывали в немцах их писатели, их царь, газеты…
— У нас удивительно много людей, которые,
приняв чужую мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть
разумом у одних вызывает страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей людей.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший
разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую
принимать. Хуже всякого зверя человек, когда господь лишит
разума.
«Богословие на Западе
приняло характер рассудочной отвлеченности, — в православии оно сохранило внутреннюю целость духа; там развитие сил
разума, — здесь стремление к внутреннему, живому».
— «Оттого, говорят, что на вас дьявол снисшел!» — «Но отчего же, говорю, на нас,
разумом светлейших, а не на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого, говорят, что мы живем по старой вере, а вы
приняли новшества», — и хоть режь их ножом, ни один с этого не сойдет… И как ведь это вышло: где нет раскола промеж народа, там и духа его нет; а где он есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены и очумлены… и который здоров еще, то жди, что и он будет болен!