Господь Иисус есть Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы, в Нем «обитает вся полнота Божества телесно» [Кол. 2:9.]; как Бог, в абсолютности Своей Он совершенно трансцендентен миру, премирен, но вместе с тем Он есть совершенный Человек, обладающий всей полнотой тварного, мирового бытия, воистину мирочеловек, — само относительное, причем божество и человечество, таинственным и для ума непостижимым образом, соединены в Нем нераздельно и неслиянно [Это и делает понятной,
насколько можно здесь говорить о понятности, всю чудовищную для разума, прямо смеющуюся над рассудочным мышлением парадоксию церковного песнопения: «Во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог, в рай же с разбойником и на престоле сущий со Отцем и Духом, вся исполняя неописанный» (Пасхальные часы).].
Неточные совпадения
Насколько они исходят из равнодушия и душевной лени, с ними
можно не считаться: разумеется, покойнее и проще жить, не интересуясь предметами веры, даже истолковывая это свое равнодушие как превосходство.
Можно справедливо сомневаться в том,
насколько трансцендентный лик Единого у Плотина соединим с всеобщим первоначалом, всему имманентным.
И если я поднимусь ввысь
насколько лишь
можно, то вижу я Тебя только как бесконечность.
Однако, наблюдая отдельные черты Ее почитания,
насколько оно выражается в богослужении,
можно сделать некоторые наведения по интересующему нас вопросу.
То же
можно сказать и о попытках философского дедуцирования троицы у Шеллинга, Вл. Соловьева и особенно у Гегеля,
насколько здесь выражается естественное самосознание духа в логическом разрезе.
Он насадил пробку на вилку и, говоря, ударял пробкой по краю бокала, аккомпанируя словам своим стеклянным звоном, звон этот был неприятен Самгину, мешал ему определить: можно ли и
насколько можно верить искренности Тагильского? А Тагильский, прищурив левый глаз, продолжая говорить все так же быстро и едко, думал, видимо, не о том, что говорил.
…Благодарю за мысль.Не то чтоб я не любил стихи, а избаловался Пушкина стихом. Странно, что и ты получила мои стихи из Москвы почти в одно время. [
Насколько можно судить по литературным и архивным данным, Пущин не писал стихов.]
Генеральша была очень богата и неимоверно скупа: выжимая из имения,
насколько можно было из него выжать, она в домашнем хозяйстве заправляла всем сама и дрожала над каждой копейкой.
— Александров! Александров! — кричал под окном верный дружок Венсан. — Высуньте,
насколько можно, руку из решетки. Я сижу на дереве. И, кстати, сердечно вас поздравляю.
Неточные совпадения
Утром 3 ноября мы съели последнюю юколу и пошли в путь с легкими котомками. Теперь единственная надежда осталась на охоту. Поэтому было решено, что Дерсу пойдет вперед, а мы, чтобы не пугать зверя, пойдем сзади в 300 шагах от него. Наш путь лежал по неизвестной нам речке, которая,
насколько это
можно было видеть с перевала, текла на запад.
— А вот как, Верочка. Теперь уж конец апреля. В начале июля кончатся мои работы по Академии, — их надо кончить, чтобы
можно было нам жить. Тогда ты и уйдешь из подвала. Только месяца три потерпи еще, даже меньше. Ты уйдешь. Я получу должность врача. Жалованье небольшое; но так и быть, буду иметь несколько практики, —
насколько будет необходимо, — и будем жить.
С какою степенью строгости исполняют они эту высокую решимость, зависит, конечно, оттого, как устраивается их домашняя жизнь: если не нужно для близких им, они так и не начинают заниматься практикою, то есть оставляют себя почти в нищете; но если заставляет семейная необходимость, то обзаводятся практикою настолько,
насколько нужно для семейства, то есть в очень небольшом размере, и лечат лишь людей, которые действительно больны и которых действительно
можно лечить при нынешнем еще жалком положении науки, тo есть больных, вовсе невыгодных.
«Я с вами примирился за ваши „Письма об изучении природы“; в них я понял (
насколько человеческому уму
можно понимать) немецкую философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я отвечал ему несколькими дружескими строками — тем наши сношения и кончились.
Но солдат поставлен в лучшие санитарные условия, у него есть постель и место, где
можно в дурную погоду обсушиться, каторжный же поневоле должен гноить свое платье и обувь, так как, за неимением постели, спит на армяке и на всяких обносках, гниющих и своими испарениями портящих воздух, а обсушиться ему негде; зачастую он и спит в мокрой одежде, так что, пока каторжного не поставят в более человеческие условия, вопрос,
насколько одежда и обувь удовлетворяют в количественном отношении, будет открытым.