Неточные совпадения
Практическое устремление религии Abgeschiedenheit есть буддийская нирвана, не только акосмизм, но и антикосмизм: вырваться из
мира, который возникает чрез раздвоение твари и Бога, в изначальное божественное ничто. Очевидно, это воззрение не дает места идее истории, мирового процесса, мирового свершения:
идеал восстановления первоначального состояния, апокатастасйс, есть здесь голое отрицание
мира.
Но именно эта атмосфера воинствующего народобожия, царства от
мира сего, заставляет духовно задыхаться тех, кто лелеет в душе религиозный
идеал власти и не хочет поклониться «зверю», принять его «начертание» [Апокалипсическое выражение: «кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою» (Откр. 14:9).].
Христианская же любовь знает и очистительную силу страданий, а, напротив, довольство, «удовлетворение наибольшего числа потребностей», согласно гедонистическому
идеалу счастья, для нее явилось бы духовным пленом у князя
мира сего.
Неточные совпадения
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый
мир для Левина. Это был
мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась
идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Какие б чувства ни таились // Тогда во мне — теперь их нет: // Они прошли иль изменились… //
Мир вам, тревоги прошлых лет! // В ту пору мне казались нужны // Пустыни, волн края жемчужны, // И моря шум, и груды скал, // И гордой девы
идеал, // И безыменные страданья… // Другие дни, другие сны; // Смирились вы, моей весны // Высокопарные мечтанья, // И в поэтический бокал // Воды я много подмешал.
— Нет, Семен Семеныч, выше этого сюжета не может выбрать живописец. Это не вертушка, не кокетка: она достойна была бы вашей кисти: это
идеал строгой чистоты, гордости; это богиня, хоть олимпийская… но она в вашем роде, то есть — не от
мира сего!
Не только от
мира внешнего, от формы, он настоятельно требовал красоты, но и на
мир нравственный смотрел он не как он есть, в его наружно-дикой, суровой разладице, не как на початую от рождения
мира и неконченую работу, а как на гармоническое целое, как на готовый уже парадный строй созданных им самим
идеалов, с доконченными в его уме чувствами и стремлениями, огнем, жизнью и красками.
Он только оскорблялся ежеминутным и повсюдным разладом действительности с красотой своих
идеалов и страдал за себя и за весь
мир.