Т. 1. С. 225.]. «Философия рассматривает, следовательно, абсолютное, во-первых, как
логическую идею, идею, как она существует в мысли, как ее содержанием являются сами определения мысли.
Неточные совпадения
Под видом психологизма или
логического фетишизма, гипостазирующего
идеи и настроения, в наши дни нередко вовсе выпроваживается за дверь религия, ей предъявляется формальный отвод, она рассматривается как до конца растворяющаяся в религиозность.
(Очевидна вся недостаточность этого аргумента, который скорее может быть приведен в защиту
идеи откровения, нежели для подтверждения общей точки зрения Гегеля: для него Бог дан в мышлении, есть мышление, а при этом, строго говоря, некому и нечему открываться, и если сам Гегель и говорит об откровенной религии, то делает это по своей обычной манере пользоваться эмпирическими данными для нанизывания их на пан-логическую схему).
Если брать эти понятия в статической неподвижности, застывшими в
логические кристаллы, то основное понятие религии,
идея Божества, есть вообще лишь явное недоразумение, очевидное для всякого, обладающего
логической грамотностью, это — горячий лед, круглый квадрат, горький мед.
Идеи для мира явлений имеют не только художественно-эротическую и религиозно-мистическую достоверность, но и
логическую значимость, как общие родовые понятия (κοινόν, το εν επί πολλών, εν είδος εκαστον περί τα πολλά), причем эти понятия не суть только родовые имена, но выражают самые сущности предметов (οϋσίαι) [О смысловом значении «
идей» и «эйдосов» у Платона см.: Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии.
При раскрытии этой
логической значимости
идей и выступают различные проблемы платоновской диалектики [Ср. свящ.
Поэтому хотя понятия, как
логические схемы явлений, и отражают
идеи в многоразличных аспектах (как это, впрочем, указывает и сам Аристотель), однако
идеи не суть понятия, но их лишь обосновывают — и притом не прямо, а косвенно, не непосредственно, а посредственно, — преломляясь через призму относительного человеческого мышления.
Пустые
логические формы, вспомогательные схемы, имеющие лишь прагматическое значение, без всякого колебания выдаются Аристотелем за подлинные
идеи в платоновском смысле.
Точная трансцендентально-логическая формулировка отношения
идей к понятиям, одновременно объединяющая реалистическое и номиналистическое понимание, представляет исключительные трудности для философии, как это достаточно обнаружилось уже в средневековом споре реалистов и идеалистов, а равно и в новейшей философии, в частности в современном неокантианстве.
При этом она стоит на самой грани
логической различимости света и темноты, она как бы прячется за
идею, как ее скрытая «подставка».
Мужское начало, солнечное, гениальное,
логическое, является зачинательным, ему принадлежит тема, мотив, импульс, с ним связано узрение софийных сущностей, созерцание
идей.
Идея жертвы есть поэтому отрицание
логического закона тожества, ибо ее логика рассматривает нетожественное как тожественное.
Неточные совпадения
Основная
идея его, что особенного расстройства в организме у сумасшедших нет, а что сумасшествие есть, так сказать,
логическая ошибка, ошибка в суждении, неправильный взгляд на вещи.
Существует разительное противоречие между материализмом и
логическим реализмом понятий, признающим подлинность реальности общего, например, класс реальнее конкретного человека,
идея пролетариата важнее самого пролетариата.
Я уважаю только чистую
идею, которая ничему другому покориться не может, кроме законов строгого,
логического развития.
Определяя прекрасное как полное проявление
идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому
логическому развитию основного понятия о прекрасном.
В науке совсем напротив:
идея существует в
логическом организме, все частное заморено, все проникнуто светом сознания, скрытая мысль, волнующая и приводящая в движение природу, освобождаясь от физического бытия развитием его, становится открытой мыслию науки.