Неточные совпадения
Она остается одной и той же
в основе и тогда, когда Адам «давал имена»
животным, осуществляя тем самым свою софийную связь с
миром, и тогда, когда падшее человечество, после изгнания из рая, обречено было
в поте лица возделывать проклятую Богом землю.
И если бактерии, паразиты и под.
в больном состоянии
мира получили такое печальное назначение, то чем же они хуже одичавших
животных и даже озверевших людей?
И то, что называется звериностью и живостью
в дурном смысле, есть болезнь, искажение
животного мира: художественному глазу удается подсмотреть неживотную, почти человеческую тоску о себе
в глазах твари.
В нем можно найти и орлиность, и львиность, и другие душевные качества, образующие основу
животного мира, этого спектра, на который может быть разложен белый цвет человечества.
Поэтому
в человеке действительно резюмируется весь
животный мир, и
в этом филогенезисе пока видят и различают лишь ничтожную часть.
Египетская религия своим обоготворением
животных, а еще более — сознательным соединением человека и
животного в образах богов с наибольшей остротой ощутила эту всеживотность человека или, что то же, человечность
животного мира.
Характерно, что
в греческом переводе LXX сон Адама обозначается как экстаз — εκστασις.] сначала (
в гл. I) дается лишь общее указание на сотворение мужа и жены, а затем (
в гл. II) рассказывается, как произошло творение, после того как Адам зрелищем всеобщей двуполости
животного мира был наведен на мысль о своем одиночестве.
Как все
животное, человек мог и должен был
в себе найти идеи или имена всех
животных и тем познать себя как живое средоточие
животного мира, печальника всего живого.
И конечно, опасность была наибольшею
в области пола, где половой инстинкт, возбужденный зрелищем всеобщей двуполости
животного мира, недолжным образом проснувшись, мог затемнить
в нем предчувствие о дремлющей
в его недрах подруге.
Адам и Ева, ощутившие друг друга как муж и жена, двое
в одну плоть, находились
в состоянии гармонии и девственности. Они были свободны от злой и жгучей похоти, были как женатые дети, которых соединение являлось бы данью чистой чувственности, освящаемой их духовным союзом. Они, будучи мужем и женой, по крайней мере
в предназначении, не становились от этого самцом и самкою, которых Адам видел
в животном мире: «и были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (2:25).
И то, что змей вовлек жену
в разговор о Боге, вступил с ней
в духовное общение на такой почве, которая всецело составляла достояние их супружеского любовного единомыслия, явилось со стороны жены уже духовной изменой Адаму, как бы духовным любодейством с загадочным существом, по плоти принадлежащим к
животному царству, по духу же к какому-то чуждому и недоброму, для нее доселе неведомому
миру.
Свой приговор Господь начал со змея, причем первая его часть (3:14) относится к
животному, осквернившему себя наитием зла, вторая же к змею духовному, дьяволу, которому все-таки не удалось изменить предназначение Божье о человеке и
мире: женственность, только что павшая
в лице Евы, восстанет из своего падения
в лице Той, Кто воспевается как «падшего Адама восстание и слез Евиных избавление».
О будущей жизни он тоже никогда не думал, в глубине души нося то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как
в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в другую — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, желудь в дуб, так и человек не уничтожается, но только изменяется.
Капельмейстер, державший первую скрипку, был ленивейшее
в мире животное: вместо того, чтобы упражнять оркестр и совершенствоваться самому в музыке, он или спал, или удил рыбу, или, наконец, играл с барской собакой на дворе; про прочую братию и говорить нечего: мальчишка-валторнист был такой шалун, что его следовало бы непременно раз по семи в день сечь: в валторну свою он насыпал песку, наливал щей и даже засовывал в широкое отверстие ее маленьких котят.
О будущей жизни он тоже никогда не думал, в глубине души неся то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что, как
в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в другую, — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, желудь в дуб, — так и человек не уничтожается, но только изменяется.
Неточные совпадения
Затем он неожиданно подумал, что каждый из людей
в вагоне,
в поезде,
в мире замкнут
в клетку хозяйственных,
в сущности —
животных интересов; каждому из них сквозь прутья клетки
мир виден правильно разлинованным, и, когда какая-нибудь сила извне погнет линии прутьев, —
мир воспринимается искаженным. И отсюда драма. Но это была чужая мысль: «Чижи
в клетках», — вспомнились слова Марины, стало неприятно, что о клетках выдумал не сам он.
— Интернационализм — выдумка людей денационализированных, деклассированных.
В мире властвует закон эволюции, отрицающий слияние неслиянного. Американец-социалист не признает негра товарищем. Кипарис не растет на севере. Бетховен невозможен
в Китае.
В мире растительном и
животном революции — нет.
«Ей все — чуждо, — думал он. — Точно иностранка. Или человек, непоколебимо уверенный, что «все к лучшему
в этом наилучшем из
миров». Откуда у нее этот… оптимизм…
животного?»
Здесь уже я видел не мумии и не чучелы
животных, как
в музеуме, а живую тварь, собранную со всего
мира.
Наш брат охотник может
в одно прекрасное утро выехать из своего более или менее родового поместья с намереньем вернуться на другой же день вечером и понемногу, понемногу, не переставая стрелять по бекасам, достигнуть наконец благословенных берегов Печоры; притом всякий охотник до ружья и до собаки — страстный почитатель благороднейшего
животного в мире: лошади.