— Если ваш роман радикальный, — сказал я, — то ему, конечно, не место в этом московском журнале. Редакция, давая вам предложение, вероятно, спекулировала на вашу теперешнюю популярность, не ожидая, что содержание
романа будет противно ее духу. Только берегитесь: редакция эта отличается своеобразными нравами. Она не церемонится, выкидывает целые главы у русских знаменитостей. Можете сообразить, что случится с вами, если роман ваш действительно очень смелый и радикальный?
Неточные совпадения
Но и теперь
есть кружки, стремящиеся к художественным наслаждениям, мечтающие о славе поэта, новатора в драме,
романе и часто стихотворных произведениях.
Теперь он оставил, кажется, совсем сцену, чтобы предаться исключительно
роману, где в какие-нибудь три года занял блистательное место; третий — романист по преимуществу, начавший с
романа и добившийся не дальше как в 1877 году первого огромного успеха, все-таки хочет
быть комическим писателем.
Его защита
была так горяча и характерна, что тотчас же спрос на
романы Гонкура поднялся; меня лично уверяли в этом наши петербургские книгопродавцы.
Роман, сообщенный «Вестником Европы», не
был первым по счету и даже не давал полного понятия о той разнообразной наблюдательности, которой отличались братья-романисты.
Для людей не предубежденных и в особенности для тех, кто с симпатией относится к реальным приемам
романа, произведение одного Эдмона Гонкура
было приятным доказательством того, что в этом писателе
есть настоящая самобытность.
В Отейль вы попадаете через другое предместье — Пасси, которое недавно такими живыми, поэтическими красками описано
было в последнем
романе Золя.
Через несколько сажен по бульвару Монморанси стоит дом, или, лучше сказать, отель, Гонкура. Свои собственные дома имеют в Париже очень немногие литераторы, даже из тех, кто заработывает большие деньги. У Гонкуров
было наследственное состояньице. От Тургенева я слышал, что оставшийся в живых брат может, не рассчитывая на доход от
романов, проживать тысяч 35–40 франков в год. А он холостой человек.
Он уже знал, что я беседовал с русской публикой об его
романах,
был также предупрежден и насчет деловой цели моего визита. Эту часть разговора мы вели без всяких околичностей. Гонкур, действительно, приступил к новому беллетристическому произведению; но не мог еще даже приблизительно сказать, когда он его окончит. Такие люди, как этот художник-романист, пишут не по нужде, а для своего удовольствия. Очень может
быть, что он проработает над новым
романом два-три года. К замыслу
романа мы еще вернемся.
Если мнение Э. Гонкура и вызвано любовью к брату, то, во всяком случае, такое «показание» очень ценно. Вряд ли он преувеличивал; он подтвердил это даже фактами, доказательствами. Так, например, напомнив мне
роман из последней эпохи их сотрудничества — «Г-жа Жервезе». Он сообщил, что все красивые места написаны или отделаны
были Жюлем.
— Мы писали по одному и тому же плану, — продолжал он, — и всегда одно и то же, в общих чертах, но мне принадлежала более мыслительная сторона
романа: последовательность и детали душевного анализа и общественного отношения действующих лиц; брат прибавлял к этому художественные подробности описательного характера и отделывал язык в местах патетических. Он
был настоящий артист, резчик, un ciseleur.
Уже и тогда
было известно, что
роман этот, несмотря на бурю, поднятую им в лагере разных консерваторов и даже крайних республиканцев, имел по счету первый настоящий крупный успех.
Книгопродавческая фирма Шарпантье выплачивала ему по 500 франков в месяц, а он обязан
был писать по два
романа в год.
Кажется ему, впрочем, что реакция, вызванная
романом, в некоторых журналах возбудила любопытство, и сначала это
был род скандального успеха, а потом книга проникла всюду, даже в очень чопорные светские салоны.
Вообще, — продолжал он, — книги идут у нас туго. Составить себе ими положение можно только в исключительных случаях. Я это дело хорошо знаю, потому что сам
был приказчиком в книжном магазине. Два-три издания — вот все, на что может рассчитывать начинающий. Деньги дает
роман только тогда, когда зайдет за 15000 экземпляров.
Я воспользовался первой маленькой паузой, чтобы задать тот чисто литературный вопрос, с каким ехал еще из Москвы. В
романе «Страница
романа», как читатель припомнит, кроме длиннот и повторений в описаниях Парижа,
есть еще одна странная черта для такого даровитого и сильного писателя, как Золя. Это личность доктора Деберля. В начале вы думаете, что автор сделает из него если не тип, то своеобразный характер. Но ожидание не оправдывается. Я и указал на такое противоречие самому Золя.
Она сама после этого пароксизма, вспоминая о своем
романе, не может хорошенько дать себе отчета, почему она полюбила доктора Деберля, а не другого, и должна
была сознаться, что она его совсем не знает.
Это авторское показание зародило во мне мысль: «Стало
быть, он печатает первоначально
роман до его окончания в рукописи». Я позволил себе сделать этот вопрос. Золя не смутился и сказал, что, действительно, он всегда начинает печатать
роман в фельетонах газеты и пишет его по мере надобности или по крайней мере начинает печатать, когда дойдет не больше как до половины.
— А разве вам нельзя
было в отдельной книге, — спросил я, — переделать лицо доктора, то
есть откинуть в начале
романа все подробности?
На это Золя заметил, что — «как же
быть», что этим смущаться нечего и что только в виде книги можно вполне отделать произведение, хотя и
будут иногда случаться неприятности вроде той, какая с ним случилась в «Странице
романа».
Стало
быть, он может посвящать
роману только две недели.
И я лично совершенно согласен с Золя: чем ближе Доде
будет держаться своих прямых, житейских наблюдений, тем он лучше
будет писать и тем ценнее для характеристики эпохи
будут его
романы.
— Мой новый
роман, — сообщил он мне, когда мы разговорились, — задуман на очень смелую тему. Он
будет радикальнее всего, что я писал. Когда я его кончу, не знаю, но мне хочется поскорее заняться им вплотную.
Напомню еще раз каждому читающему русскому, что только Тургеневу и возможно
было провести в печать замысел и подробности его последнего
романа.
Помню, что в одном из прочитанных мною в это лето сотни
романов был один чрезвычайно страстный герой с густыми бровями, и мне так захотелось быть похожим на него наружностью (морально я чувствовал себя точно таким, как он), что я, рассматривая свои брови перед зеркалом, вздумал простричь их слегка, чтоб они выросли гуще, но раз, начав стричь, случилось так, что я выстриг в одном месте больше, — надо было подравнивать, и кончилось тем, что я, к ужасу своему, увидел себя в зеркало безбровым и вследствие этого очень некрасивым.
Неточные совпадения
Косушки по три
выпили, //
Поели — и заспорили // Опять: кому жить весело, // Вольготно на Руси? //
Роман кричит: помещику, // Демьян кричит: чиновнику, // Лука кричит: попу; // Купчине толстопузому, — // Кричат братаны Губины, // Иван и Митродор; // Пахом кричит: светлейшему // Вельможному боярину, // Министру государеву, // А Пров кричит: царю!
«Она
была привлекательна на вид, — писалось в этом
романе о героине, — но хотя многие мужчины желали ее ласк, она оставалась холодною и как бы загадочною.
— Вы должны ее любить. Она бредит вами. Вчера она подошла ко мне после скачек и
была в отчаянии, что не застала вас. Она говорит, что вы настоящая героиня
романа и что, если б она
была мужчиною, она бы наделала зa вас тысячу глупостей. Стремов ей говорит, что она и так их делает.
Анна без гостей всё так же занималась собою и очень много занималась чтением — и
романов и серьезных книг, какие
были в моде.
— Я любила его, и он любил меня; но его мать не хотела, и он женился на другой. Он теперь живет недалеко от нас, и я иногда вижу его. Вы не думали, что у меня тоже
был роман? — сказала она, и в красивом лице ее чуть брезжил тот огонек, который, Кити чувствовала, когда-то освещал ее всю.