Неточные совпадения
— Высока премудрость эта,
не досягнуть её нашему разуму. Мы — люди чернорабочие,
не нам об этом думать, мы на простое дело родились. Покойник князь Юрий семь тысяч книг перечитал и до того
в мысли эти углубился, что и
веру в бога
потерял. Все земли объездил, у всех королей принят был — знаменитый человек! А построил суконную фабрику —
не пошло дело. И — что ни затевал,
не мог оправдать
себя. Так всю жизнь и прожил на крестьянском хлебе.
Скажу только, что, наконец, гости, которые после такого обеда, естественно, должны были чувствовать
себя друг другу родными и братьями, встали из-за стола; как потом старички и люди солидные, после недолгого времени, употребленного на дружеский разговор и даже на кое-какие, разумеется, весьма приличные и любезные откровенности, чинно прошли
в другую комнату и,
не теряя золотого времени, разделившись на партии, с чувством собственного достоинства сели за столы, обтянутые зеленым сукном; как дамы, усевшись
в гостиной, стали вдруг все необыкновенно любезны и начали разговаривать о разных материях; как, наконец, сам высокоуважаемый хозяин дома, лишившийся употребления ног на службе
верою и правдою и награжденный за это всем, чем выше упомянуто было, стал расхаживать на костылях между гостями своими, поддерживаемый Владимиром Семеновичем и Кларой Олсуфьевной, и как, вдруг сделавшись тоже необыкновенно любезным, решился импровизировать маленький скромный бал, несмотря на издержки; как для сей цели командирован был один расторопный юноша (тот самый, который за обедом более похож был на статского советника, чем на юношу) за музыкантами; как потом прибыли музыканты
в числе целых одиннадцати штук и как, наконец, ровно
в половине девятого раздались призывные звуки французской кадрили и прочих различных танцев…
«Видно, гости», — подумал я.
Потеряв всякую надежду видеть
Веру, я выбрался из сада и проворными шагами пошел домой. Ночь была темная, сентябрьская, но теплая и без ветра. Чувство
не столько досады, сколько печали, которое овладело было мною, рассеялось понемногу, и я пришел к
себе домой немного усталый от быстрой ходьбы, но успокоенный тишиною ночи, счастливый и почти веселый. Я вошел
в спальню, отослал Тимофея,
не раздеваясь бросился на постель и погрузился
в думу.
В «Фаусте» герой старается ободрить
себя тем, что ни он, ни
Вера не имеют друг к другу серьезного чувства; сидеть с ней, мечтать о ней — это его дело, но по части решительности, даже
в словах, он держит
себя так, что
Вера сама должна сказать ему, что любит его; речь несколько минут шла уже так, что ему следовало непременно сказать это, но он, видите ли,
не догадался и
не посмел сказать ей этого; а когда женщина, которая должна принимать объяснение, вынуждена наконец сама сделать объяснение, он, видите ли, «замер», но почувствовал, что «блаженство волною пробегает по его сердцу», только, впрочем, «по временам», а собственно говоря, он «совершенно
потерял голову» — жаль только, что
не упал
в обморок, да и то было бы, если бы
не попалось кстати дерево, к которому можно было прислониться.
Коромыслов. Да, улица. Отчего же
не можешь? Силы, боишься,
не хватит или
веру в себя потерял?