Неточные совпадения
По некоторым наукам, например хотя бы по химии, вся литература пособий сводилась к учебникам Гессе и француза Реньо, и то только по неорганической химии.
Языки знал
один на тридцать человек, да и то вряд ли. Того, что теперь называют „семинариями“, писания рефератов и прений, и в заводе не было.
Очень любимый и требовательный преподаватель анатомии Аристов действительно владел мастерским описательным
языком, и считалось как-то унизительным пропустить хоть
одну его лекцию.
Нечего и говорить, что
язык везде — в аудиториях, кабинетах, клиниках — был обязательно немецкий. Большинство профессоров не знали по-русски. Между ними довольно значительный процент составляли заграничные, выписные немцы; да и остзейцы редко могли свободно объясняться по-русски, хотя
один из них, профессор Ширрен, заядлый русофоб,
одно время читал даже русскую историю.
Здесь я брал уроки английского
языка у
одной из княжон, читал с ней Шекспира и Гейне, музицировал с другими сестрами, ставил пьесы, играл в них как главный режиссер и актер, читал свои критические этюды, отдельные акты моих пьес и очерки казанской жизни, вошедшие потом в роман"В путь-дорогу".
Жена вставляла ему и французские фразы в светских сценах: Писемский не владел ни
одним иностранным
языком.
Впоследствии, когда я после смерти А.И.Герцена и знакомства с ним в Париже (в зиму 1868–1870 года) стал сходиться с Кавелиным, я находил между ними обоими сходство — не по чертам лица, а по всему облику, фигуре, манерам, а главное, голосу и
языку истых москвичей и
одной и той же почти эпохи.
Едва ли не в
одной комедии"Доходное место"он поддался тогдашней либеральной тенденции. Моралистом он был несомненно, но широким, иногда очень широким. Но главной его заботой оставалось жизненное творчество —
язык, нравы, типичность и своеобразность лиц.
В нем"спонтанно"(выражаясь научно-философским термином) зародилась мысль написать большой роман, где бы была рассказана история этического и умственного развития русского юноши, — с годов гимназии и проведя его через два университета —
один чисто русский, другой — с немецким
языком и культурой.
Всего лишь
один раз во все мое писательство (уже к началу XX века) обратился ко мне с вопросными пунктами из Парижа известный переводчик с русского Гальперин-Каминский. Он тогда задумывал большой этюд (по поводу пятидесятилетней годовщины по смерти Гоголя), где хотел критически обозреть все главные этапы русской художественной прозы,
языка, мастерства формы — от Гоголя и до Чехова включительно.
Я уже говорил, какую изумительно трудовую жизнь вел этот мудрец. Каждый день
одна только работа над словарем французского
языка брала у него по восьми часов, а остальные восемь он методически распределял между другими занятиями.
— Увы! Ни
одного славянского
языка я не знаю, но я читаю по-немецки, — прибавил он с некоторой гордостью.
Рольстон — хоть и очень занятой по своей службе в Музее — не отказывался даже водить меня по разным трущобам Лондона, куда не совсем безопасно проникать ночью без полисмена. Он же подыскал мне
одного впавшего в бедность магистра словесности (magistre artium, по английской номенклатуре), который занимался со мною по литературному изучению английского стиля и поправлял мне мой слог, когда я писал мою первую статью на английском
языке: «Нигилизм в России» (The Nihilism in Russia), о которой поговорю ниже.
Ни
одного языка, кроме английского, он не знал, а по-испански мог произнести только две фразы:"Prim — malo (дрянь)"и"уо republicano"(я — республиканец).
Стэнлей был очень целомудрен. И его завели нарочно в
один гостеприимный дом,"без классических
языков", уверив его, что идут в кафе. В нижней зале было еще пусто в ожидании прихода"барышень". Он все ходил и осматривался. Эта пустота и отделка дома начали приводить его в недоумение. И он не выдержал и все спрашивал...
Одному из моих коллег попадались записки Прима к разным лицам, на французском
языке.
И мы с Наке, взявши себе в учителя испанского
языка молодого студента, ходили с ним всюду, вплоть до самых простонародных кафе, куда ходят агвадоры, то есть носильщики воды — очень популярный тогда класс рабочих, так как водоснабжение Мадрида было еще в первобытном виде и на дом воду доставляли поденщики, носившие ее в небольших бочках, которые они носили на
одном плече.
В тех маскарадах, где мы встречались, с ней почти всегда ходил высокий, франтоватый блондин, с которым и я должен был заводить разговор. Это был поляк П., сын эмигранта, воспитывавшийся в Париже, учитель французского
языка и литературы в
одном из венских средних заведений. Он читал в ту зиму и публичные лекции, и на
одну из них я попал: читал по писаному, прилично, с хорошим французским акцентом, но по содержанию — общие места.
В Париже я стал, без особого внешнего побуждения, а прямо по собственному интересу, брать уроки польского
языка у
одного эмигранта из бывших московских студентов.
Долго жизнь не давала мне достаточно досугов, но в начале 80-х годов, по поводу приезда в Петербург первой драматической труппы и моего близкого знакомства с молодым польско-русским писателем графом Р-ским, я стал снова заниматься польским
языком, брал даже уроки декламации у режиссера труппы и с тех пор уже не переставал читать польских писателей; в разное время брал себе чтецов, когда мне, после потери
одного глаза, запрещали читать по вечерам.
Неточные совпадения
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною
одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто и души нет и
язык как в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть
одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на
языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Мычит корова глупая, // Пищат галчата малые. // Кричат ребята буйные, // А эхо вторит всем. // Ему
одна заботушка — // Честных людей поддразнивать, // Пугать ребят и баб! // Никто его не видывал, // А слышать всякий слыхивал, // Без тела — а живет оно, // Без
языка — кричит!
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть
одно действие его прямодушия. Отроду
язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
С следующего дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной находится уже в тех отношениях, как и с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить ни на
одном иностранном
языке.