Неточные совпадения
А в Дерпте на медицинском факультете я нашел таких ученых, как Биддер,
сотрудник моего Шмидта,
один из создателей животной физиологии питания, как прекрасный акушер Вальтер, терапевт Эрдман, хирурги Адельман и Эттинген и другие. В клиниках пахло новыми течениями в медицине, читали специальные курсы (privatissima) по разным отделам теории и практики. А в то же время в Казани не умели еще порядочно обходиться с плессиметром и никто не читал лекций о «выстукивании» и «выслушивании» грудной полости.
Я явился к нему, предупрежденный, как сейчас сказал, о его желании иметь меня в числе своих
сотрудников. Жил он и принимал как редактор в
одном из переулков Стремянной, чуть ли не в том же доме, где и Дружинин, к которому я являлся еще студентом. Помню, что квартира П. И. была в верхнем этаже.
Когда у него собирались, особенно во вторую зиму, он всегда приглашал меня. У него я впервые увидал многих писателей с именами. Прежде других — А.Майкова, родственника его жены, жившего с ним на
одной лестнице. Его более частыми гостями были: из
сотрудников"Библиотеки" — Карнович, из тогдашних"Отечественных записок" — Дудышкин, из тургеневских приятелей — Анненков, с которым я познакомился еще раньше в
одной из тогдашних воскресных школ, где я преподавал. Она помещалась в казарме гальванической роты.
И вышло так, что все мое помещичье достояние пошло, в сущности, на литературу. За два года с небольшим я, как редактор и
сотрудник своего журнала, почти ничем из деревни не пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего
один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного долга, который я нажил издательством журнала к 1865 году.
А тогда он уже сошелся с Некрасовым и сделался
одним из исключительных
сотрудников"Современника". Этот резкий переход из русофильских и славянофильских журналов, как"Москвитянин"и"Русская беседа", в орган Чернышевского облегчен был тем, что Добролюбов так высоко поставил общественное значение театра Островского в своих двух знаменитых статьях. Островский сделался в глазах молодой публики писателем — обличителем всех темных сторон русской жизни.
Ал. Григорьев по-прежнему восторгался народной"почвенностью"его произведений и ставил творца Любима Торцова чуть не выше Шекспира. Но все-таки в Петербурге Островский был для молодой публики
сотрудник"Современника". Это
одно не вызывало, однако, никаких особенных восторгов театральной публики. Пьесы его всего чаще имели средний успех. Не помню, чтобы за две зимы — от 1861 по 1863 год — я видел, как Островский появлялся в директорской ложе на вызовы публики.
Возьму случай из моего писательства за конец XIX века. Я уже больше двадцати лет был постоянным
сотрудником, как романист,
одного толстого журнала. И вот под заглавием большого романа я поставил в скобках:"Посвящается другу моему Е.П.Л.". И как бы вы думали? Редакция отказалась поставить это посвящение из соображений, которых я до сих не понимаю.
Ни я и никто из моих постоянных
сотрудников не могли, например, восхищаться теми идеалами, какие Чернышевский защищал в своем романе"Что делать?", но ни
одной статьи, фельетона, заметки не появилось и у нас (особенно редакционных), за которую бы следовало устыдиться.
Вспомните, как известный ученый и издатель научных сочинений Ковалевский, бывший
одно время приятелем семейства Герцена, был заподозрен в шпионстве. И русские, в согласии самого Герцена, произвели в отсутствие Ковалевского у него домашний обыск и ничего не нашли. Мне это рассказывал
один из производивших этот обыск, Николай Курочкин, брат Василия, тогда уже постоянный
сотрудник"Отечественных записок"Некрасова и Салтыкова.
С удовольствием упомяну еще об
одном сотруднике, который только у меня, в"Библиотеке", стал вырабатывать себя как своеобразною умственную физиономию.
П.И.Вейнберг (как я сейчас упомянул) в эти годы ушел из журнализма, и я не помню, чтобы он в течение этих двух с лишком лет обращался ко мне с предложением участвовать в журнале в качестве заведующего отделом или
одного из главных
сотрудников. В"Библиотеку", еще при Писемском, прошел его перевод
одной из драм Шекспира; но печатался он при мне.
Все Москва же доставила еще
одного, уже прогремевшего когда-то
сотрудника, знаменитого Павла Якушкина.
По бытовой истории старого русского общества и раскола мы приобрели тогда в профессоре Щапове очень ценного
сотрудника. Но это было уже слишком поздно: он был близок к административной ссылке и лежал в клинике в
одном корпусе с Помяловским, где я его и посещал.
И с тем и с другим я вступил в знакомство. Но ни тот, ни другой не успели попасть в мои
сотрудники:
один преждевременно умер, а другой — за прекращением"Библиотеки".
Выставочная служба вызвала во мне желание отдыха. Мне захотелось, к августу, проехаться. И я прежде всего подумал о Лондоне. Там уже жил изгнанником из России мой бывший
сотрудник, А.И.Бенни, о котором я говорил в предыдущей главе. Он меня звал и обещал устроить в
одном доме с собою.
Привлекательной стороной Вены была и ее дешевизна, особенно при тогдашнем, очень хорошем русском денежном курсе. Очень легко было устроиться и недорого и удобно. Моим чичероне стал корреспондент"Голоса", впоследствии сделавшийся
одним из главных
сотрудников"Нового времени", тогда юный московский немчик. Он сильно перебивался и вскоре уехал в Петербург, где из"Голоса"перешел в"Петербургские ведомости", уже позднее, когда я вернулся в Петербург в январе 1871 года и продолжал писать у В.Ф.Корша.
Я вспомнил тогда, что
один из моих собратов (и когда-то
сотрудников), поэт Н.В.Берг, когда-то хорошо был знаком с историей отношений Тургенева к Виардо, теперь только отошедшей в царство теней (я пишу это в начале мая 1910 года), и он был того мнения, что, по крайней мере тогда (то есть в конце 40-х годов), вряд ли было между ними что-нибудь серьезное, но другой его бывший приятель Некрасов был в ту же эпоху свидетелем припадков любовной горести Тургенева, которые прямо показывали, что тут была не
одна"платоническая"любовь.
Кажется, он привел ко мне Благосветлова, издателя"Дела", которого я в Петербурге никогда и нигде не встречал. В Париже у Благосветлова был постоянный
сотрудник,
один из братьев Реклю — старший, Эли. С ним я уже был знаком и у него видал и его младшего брата Элизе, и тогда уже известного географа, но еще не прославившегося как анархист.
Будь я простым туристом, даже и с хорошими деньгами, а не газетный
сотрудник, я бы, попав в Мадрид, вряд ли и на
одну половину был ввязан в его жизнь в какие-нибудь полтора месяца.
И вся обширная квартира в доме Краевского на Литейной совсем не смотрела редакцией или помещением кабинетного человека или писателя, ушедшего в книги, в коллекции, в собирание каких-нибудь предметов искусства. В бильярдной
одну зиму стоял и стол секретаря редакции. В кабинет Некрасова
сотрудники проникали в одиночку; никаких общих собраний, бесед или редакционных вечеринок никогда не бывало.
Личных отношений у нас с ним почти что не установилось никаких. В памяти моей не сохранилось даже ни
одного разговора со мною как с молодым писателем, который стал постоянным
сотрудником журнала, где он играл уже первую роль.
Но в Париже я сделался сам
сотрудником «Искры» и, списавшись с Василием Курочкиным, с которым тогда лично еще не был знаком, стал вести род юмористической хроники Парижа под псевдонимом «Экс-король Вейдевут». Вероятно, немногие и теперь знают, что это был
один из моих псевдонимов.
Ведь я состоял не
один год ее
сотрудником за границей.
В литературном мире у меня было когда-то много знакомого народа, но ни
одного настоящего друга или школьного товарища. Из бывших
сотрудников"Библиотеки"Лесков очутился в числе кредиторов журнала, Воскобойников работал в"Московских ведомостях"у Каткова, Эдельсон умер, бывший у меня секретарем товарищ мой Венский практиковал в провинции как врач после довершения своей подготовки на курсах для врачей и получения докторской степени.
Неточные совпадения
Две комнаты своей квартиры доктор сдавал:
одну —
сотруднику «Нашего края» Корневу, сухощавому человеку с рыжеватой бородкой, детскими глазами и походкой болотной птицы, другую — Флерову, человеку лет сорока, в пенсне на остром носу, с лицом, наскоро слепленным из мелких черточек и тоже сомнительно украшенным редкой, темной бородкой.
В углу под навесом, у самых ворот, сидели двое или трое молодых людей, должно быть
сотрудники,
один за особым пюпитром, по-видимому главный, и писали.
Я совершенно разделяю ваше мнение насчет так называемых республиканцев; разумеется, это
один вид общей породы доктринеров. Что касается этих вопросов, нам не в чем убеждать друг друга. Во мне и в моих
сотрудниках вы найдете людей, которые пойдут с вами рука в руку…
Успенский, А. М. Дмитриев, Ф. Д. Нефедов и Петр Кичеев вспоминали «Ад» и «Чебыши», да знали подробности некоторые из старых
сотрудников «Русских ведомостей», среди которых был
один из главных участников «Адской группы», бывавший на заседаниях смертников в «Аду» и «Чебышах».
В результате выходило так, что
сотрудники Мыльникова довольствовались в чаянии каких-то благ крохами, руководствуясь общим соображением, что свои люди сочтутся. Исключение составлял
один Семеныч, которому Мыльников, как чужому человеку, платил поденщину сполна. Свои подождут, а чужой человек и молча просит, как голодное брюхо.