Неточные совпадения
История не была забыта в"Библиотеке". Я
свел знакомство с Н.И.Костомаровым и был истинно доволен, что мог приобрести от него"Ливонскую
войну". Тогда гонорар (за исключением таких беллетристов, как Тургенев, Толстой, Гончаров и отчасти Островский) не был еще очень высок. Ученому с именем и талантом Костомарова полистная плата была семьдесят пять — восемьдесят рублей. Сторублей за статью тогда вряд ли кто получал.
С Рикуром я долго
водил знакомство и, сколько помню, посетил его и после
войны и Коммуны. В моем романе"Солидные добродетели"(где впервые в нашей беллетристике является картина Парижа в конце 60-х годов) у меня есть фигура профессора декламации в таком типе, каким был Рикур. Точно такого преподавателя я потом не встречал нигде: ни во Франции, ни в других странах, ни у нас.
Прежний, строго консервативный, монархический режим, отзывавшийся временами Меттерниха, уже канул. После
войны 1866 года империя Габсбургов радикально изменила свое обличье, сделалась дуалистическим государством, дала «мятежной» Венгрии права самостоятельного королевства,
завела и у себя, в Цизлейтании, конституционные порядки. Стало быть, иностранец уже не должен был бояться, что он будет более стеснен в своей жизни, чем даже и в Париже Второй империи.
Неточные совпадения
Он говорил о хозяйстве, об урожае, покосе, о
войне, уездных сплетнях и близких выборах, говорил без принужденья, даже с участьем, но вдруг вздыхал и опускался в кресла, как человек, утомленный тяжкой работой,
проводил рукой по лицу.
В антракт Тургенев выглянул из ложи, а вся публика встала и обнажила головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской, больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли в сад. Пришел Андреев-Бурлак с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером. Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего в народ, как в Саратове
провожали меня на
войну, и вдруг обратился к Кичееву:
— Мы немного знакомы. Тоже на вокзале. Помните, вы
провожали с моим эшелоном на
войну Гиляровского. Моя фамилия Прутников.
И Рогожин рассказал, что моя бедная старушка, продолжая свою теорию разрушения всех европейских зданий моим дедом,
завела в Париже
войну с французскою прислугою графа, доказывая всем им, что церковь Notre Dame, [Собор Парижской богоматери (франц.)] которая была видна из окон квартиры Функендорфов, отнюдь не недостроена, но что ее князь «развалил».
Больше того, религия, которую хотят целиком
свести к морали, в целостности своей находится выше морали и потому свободна от нее: мораль существует для человека в известных пределах, как закон, но человек должен быть способен подниматься и над моралью [Одним из наиболее ярких примеров преодоления морали является
война, поэтому так трудно морально принять и оправдать
войну, и остается только религиозное ее оправдание.