Люди герценского поколения
попадали за границу вообще с большей подготовкой, чем та масса, которая кинулась туда с 60-х годов. Конечно, в этой"массе"было уже гораздо больше, чем прежде, молодых людей, ехавших учиться с университетским дипломом, с более определенной программой дальнейших"штудий". Но сколько же тронулось тогда всякого шляющегося народа!
Неточные совпадения
Из-за
границы он уже во второй период своей юности
попал в Дерпт, здесь держал на кандидата и потом на магистра не по филологии, а по истории.
С тех пор я более уже не видал Ристори ни в России, ни
за границей вплоть до зимы 1870 года, когда я впервые
попал во Флоренцию, во время Франко-прусской войны. Туда приехала депутация из Испании звать на престол принца Амедея. В честь испанцев шел спектакль в театре"Николини", и Ристори, уже покинувшая театр, проиграла сцену из"Орлеанской девы"по-испански, чтобы почтить гостей.
И по возвращении моем в Петербург в 1871 году я возобновил с ним прежнее знакомство и
попал в его коллеги по работе в"Петербургских ведомостях"Корша; но долго не знал, живя
за границей, что именно он ведет у Корша литературное обозрение. Это я узнал от самого Валентина Федоровича, когда сделался в Париже его постоянным корреспондентом и начал писать свои фельетоны"С Итальянского бульвара". Было это уже в зиму 1868–1869 года.
Это было, кажется, уже после его мытарств
за границей, азартной игры в Баден-Бадене и той сцены, которую он сделал там Тургеневу, и того письма, где он так публично
напал на него не только
за"Дым", но и
за все, что тот якобы говорил ему про Россию и русских.
Так я и не
попал тогда
за границу.
С ним мы не могли нигде раньше встречаться. Когда я покинул Петербург в 1865 году, он еще учился, кажется в Горном корпусе, а
за границу не
попадал. Где-то он рассказывал в печати, что я принял в редакции
за него стихотворца и переводчика Михаловского или обратно — его
за Михайловского. Может быть, так оно и было, но отчетливо я сам этого не помню.
Пьес
за все четыре с лишком года, проведенных
за границей, я не писал и, вернувшись, стоял совершенно вдалеке от театральной сферы. Но я в 1868 году, когда жил в Лондоне, мог
попасть в заведующие труппой Александрийского театра.
Неточные совпадения
— А я, — промолвила Анна Сергеевна, — сперва хандрила, бог знает отчего, даже
за границу собиралась, вообразите!.. Потом это прошло; ваш приятель, Аркадий Николаич, приехал, и я опять
попала в свою колею, в свою настоящую роль.
Притом тетка слышала, как Штольц накануне отъезда говорил Ольге, чтоб она не давала дремать Обломову, чтоб запрещала
спать, мучила бы его, тиранила, давала ему разные поручения — словом, распоряжалась им. И ее просил не выпускать Обломова из вида, приглашать почаще к себе, втягивать в прогулки, поездки, всячески шевелить его, если б он не поехал
за границу.
«В неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли, послать план построек, квартиру сдать, взять паспорт и ехать на полгода
за границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом, пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги,
спать только ночью, ехать, куда все едут, по железным дорогам, на пароходах, потом…
— Ничему не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти время
за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился
спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
Он не ошибся: Евгений Павлович принял самое горячее участие в судьбе несчастного «идиота», и, вследствие его стараний и попечений, князь
попал опять
за границу в швейцарское заведение Шнейдера.