Неточные совпадения
Древняя Москва только скользнула по мне. Кремль, соборы, Чудов монастырь, Грановитая палата — все это быстро промелькнуло предо мною, но без старины Москва
показалась бы только огромным губернским городом, не больше. Что-то таинственное и величавое осталось в памяти, и в этой рамке поездка в Москву получила еще большее значение в моей только что открывающейся юношеской
жизни.
Казань как город, как пункт тогдашней культурной
жизни приволжского края, уже не могла быть для меня чем-нибудь внушительным, невиданным. Поездка в Москву дала мне запас впечатлений, после которых большой губернский город
показался мне таким же Нижним, побойчее, пообширнее, но все-таки провинцией.
Я бы его сравнил с В.В.Самойловым. И по судьбе, по тону, по разносторонней талантливости, и,
кажется, во чисто актерским свойствам и характеру
жизни, они — одного поля; только у Самойлова даровитость была выше сортом.
Его,
кажется, всего больше привлекала"буршикозная"
жизнь корпораций, желание играть роль, иметь похождения, чего он впоследствии и достиг, и даже в такой степени, что после побоищ с немцами был исключен и кончил курс в Москве, где стал серьезно работать и даже готовился,
кажется, к ученой дороге.
В этом профессорско-студенческом клубе шла такая
жизнь, как в наших смешанных клубах, куда вхожи и дамы: давались танцевальные и музыкальные вечера, допускались,
кажется, и карты, имелись столовая и буфет, читались общедоступные лекции для городской публики.
Кетчер у Герцена как вылитый, со всеми беспощадными подробностями его интимной
жизни, вплоть до связи с простой женщиной — связи (
кажется, впоследствии узаконенной), которая медленно, но радикально изменила весь его душевный облик.
В зиму 1860–1861 года дружининские"журфиксы", сколько помню, уже прекратились. Когда я к нему явился —
кажется, за письмом в редакцию"Русского вестника", куда повез одну из своих пьес, — он вел уже очень тихую и уединенную
жизнь холостяка, жившего с матерью,
кажется, все в той же квартире, где происходили и ужины.
Чернышев, автор"Испорченной
жизни", был автор-самоучка из воспитанников Театральной школы, сам плоховатый актер, без определенного амплуа, до того посредственный, что
казалось странным, как он, знавший хорошо сцену, по-своему наблюдательный и с некоторым литературным вкусом, мог заявлять себя на подмостках таким бесцветным. Он немало играл в провинции и считался там хорошим актером, но в Петербурге все это с него слиняло.
Кажется, всего один раз в моей
жизни я видел его на банкете, который мы устроили Тургеневу в зиму 1878–1879 года в зале ресторана Эрмитаж. А перед всей литературной Россией он едва ли не один всего раз явился на празднике Пушкина.
Он и в
жизни проявлял темперамент Отелло; но был,
кажется, довольно добродушное дитя природы.
Тогда, да еще при тогдашнем хорошем курсе,
жизнь в Лондоне не только
казалась, но и была действительно дешева — дешевле парижской, если прикинуть к ней то, что вам давали в Лондоне за те же деньги.
Если он
показался мне тогда таким (хотя бы и временно) отрешенным от всего русского, то в этом, как я теперь соображаю, сидело то, что в те годы западная
жизнь гораздо сильнее захватывала русских «интеллигентов», особенно тех, кто, как Тургенев, связал свою интимную
жизнь с исключительным чувством к иностранке и как бы должен был состоять при ней и при ее семье.
Актер Фюрст, создатель театра в Пратере, был в ту пору еще свежий мужчина, с простонародной внешностью бюргера из мужиков,
кажется, с одним вставным фарфоровым глазом, плотный, тяжелый, довольно однообразный, но владеющий душой своей публики и в диалоге, и в том, как он пел куплеты и песенки в тирольском вкусе. В нем давал себя знать австрийский народный кряж, с теми бытовыми штрихами, какие дает венская
жизнь мелкого бюргерства, особенно в демократических кварталах города.
Разговор Герцена с Литтре продлился,
кажется, весь вечер, и для меня он точно нарочно был приготовлен, чтобы сейчас же показать, с каким философским миропониманием кончал Герцен свою
жизнь: через три месяца его уже не было в живых.
На сцене французская женщина могла
казаться мне привлекательной своим изяществом, тоном, дикцией, умом, но в
жизни я очень скоро распознал в ней многое, что совсем не привлекало к ней моего мужского чувства.
К 1870 году я начал чувствовать потребность отдаться какому-нибудь новому произведению, где бы отразились все мои пережитки за последние три-четыре года. Но странно!
Казалось бы, моя любовь к театру, специальное изучение его и в Париже и в Вене должны были бы поддержать во мне охоту к писанию драматических вещей. Но так не выходило, вероятнее всего потому, что кругом шла чужая
жизнь, а разнообразие умственных и художественных впечатлений мешало сосредоточиться на сильном замысле в драме или в комедии.
Некрасов ценил его не меньше, чем Салтыков, и вряд ли часто ему отказывал. От самого Г. И. я слыхал, что он"в неоплатном долгу"у редакции, и,
кажется, так тянулось годами, до последних дней его нормальной
жизни. Но все-таки было обидно за него — видеть, как такой даровитый и душевный человек всегда в тисках и в редакции изображает собою фигуру неизлечимого"авансиста" — слово, которое я гораздо позднее стал применять к моим собратам, страдающим этой затяжной болезнью.
Неточные совпадения
Я,
кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел.
Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая
жизнь.
Мне
кажется, храбрость сердца доказывается в час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех положениях
жизни.
Стрельцы позамялись: неладно им
показалось выдавать того, кто в горькие минуты
жизни был их утешителем; однако, после минутного колебания, решились исполнить и это требование начальства.
Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают
жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно и даже необходимо.
В этом случае грозящая опасность увеличивается всею суммою неприкрытости, в жертву которой, в известные исторические моменты,
кажется отданною
жизнь…