Неточные совпадения
Но для того чтобы сразу без какого-нибудь чисто житейского
повода — семейных обстоятельств или временного исключения — в начале третьего курса задумать такое переселение в дальний университетский город с чужим языком для поступления на другой совсем факультет с потерей всего, что
было достигнуто здесь, для этого надобен
был особый заряд.
К современным"злобам дня"он
был равнодушен так же, как и его приятели, бурсаки"Рутении". Но случилось так, что именно наше литературное возрождение во второй половине 50-х годов подало
повод к тому, что у нас явилась новая потребность еще чаще видеться и работать вместе.
Помню, в один из наших разговоров от него особенно круто досталось Полонскому и Некрасову — одному по части умственных способностей, другому по части личной нравственности, и то и другое по
поводу изданий их стихотворений, которые он должен
был корректировать, так как их издала фирма"Солдатенков и Щепкин".
То, в чем он тогда выступал, уже не давало ему
повода пускать такие неистовые возгласы и жесты. Он состоял на амплуа немолодых мужей (например, в драме Дьяченко"Жертва за жертву") и мог
быть даже весьма недурен в роли атамана"Свата Фаддеича"в пьесе Чаева.
Но если б не инцидент с Самойловым, я как начинающий автор не имел бы.
повода особенно жаловаться. Публика приняла мою комедию благосклонно, поставлена она
была в бенефис даровитого актера, сделавшегося к началу своего второго сезона в Петербурге уже любимцем публики.
Писать фельетонные заметки я согласился охотно. Тона моего предшественника я не хотел держаться; но не боялся
быть самостоятельным в своих оценках и симпатиях. А выражать их пришлось сейчас же по
поводу всяких новых течений и веяний, литературных и художественных новостей и выдающихся личностей.
Мне как писателю, начавшему с ответственных произведений, каковы
были мои пьесы, не
было особенной надобности в роли фельетониста. Это сделалось от живости моего темперамента, от желания иметь прямой
повод усиленно наблюдать жизнь тогдашнего Петербурга. Это и беллетристу могло
быть полезным. Материального импульса тут не
было… Заработок фельетониста давал очень немного. Да и вся-то моя кампания общественного обозревателя не пошла дальше сезона и к лету
была прервана возвращением в деревню.
Но все-таки это
была не только курьезная, но и просветительная новинка. Прививая вкус к шекспировскому театру, она давала
повод к сравнительному изучению ролей. Самойлов как раз выступал в Шейлоке и Лире. УАйры Ольдриджа
было, конечно, вчетверо больше темперамента, чем у русского"премьера", но в общем он не стоял на высоте талантливости Самойлова.
Наше знакомство завязалось гораздо позднее, уже за границей, в половине 70-х годов, и продолжалось до его смерти — о чем я еще
буду иметь
повод и место поговорить.
Все это
было очень искренно, горячо, жизненно — и в то же время, однако, слишком прямолинейно и преисполнено узкоидейного реализма. Таким неистовым поборником русского искусства оставался Стасов до самой своей смерти. И мы с ним — в последние годы его жизни — имели нескончаемые споры по
поводу книги Толстого об искусстве.
Пока не
было еще
повода устранять его; но к концу года он уже не состоял ни в членах редакции, ни в постоянных сотрудниках.
У меня нашлись ходы к тогдашнему директору канцелярии министра двора (кажется, по фамилии Тарновский), и я должен
был сам ездить к нему — хлопотать о пропуске одной из моих статей. По этому
поводу я попал внутрь Зимнего дворца. За все свое пребывание в Петербурге с 1861 года, да и впоследствии, я никогда не обозревал его зал и не попадал ни на какие торжества.
И только что я сделался редактором, как заинтересовался тем, кто
был автор статьи, напечатанной еще при Писемском о Малом театре и г-же Позняковой (по
поводу моей драмы"Ребенок"), и когда узнал, что этот
был студент князь Урусов, — сейчас же пригласил его в сотрудники по театру, а потом и по литературно-художественным вопросам.
В кружок его журналов (сначала"Время", потом"Эпоха") я вхож не
был, и наше личное знакомство состоялось уже позднее, по
поводу прекращения его журнала, когда"Библиотека"удовлетворяла его подписчиков.
В Петербурге в начале 70-х годов мы возобновили знакомство, но
поводом к тому — для меня по крайней мере —
было то, что оставалось еще что-то ему заплатить.
Это
было по
поводу нашего совместного участия в ревизионной комиссии одного писательского общества.
Про меня рано сложилась легенда, что я все мои романы не написал, а продиктовал. Я уже имел
повод оговариваться и поправлять это — в общем неверное — сведение. До 1873 года я многое из беллетристики диктовал, но с того года до настоящей минуты ни одна моя, ни крупная, ни мелкая вещь, не продиктована, кроме статей. «Жертва вечерняя» вся целиком
была продиктована, и в очень скорый срок — в шесть недель, причем я работал только с 9 до 12 часов утра. А в романе до двадцати печатных листов.
Связь моя с театральным миром поддерживалась и у Фр. Сарсе на его завтраках. Я уже говорил о том, как я Сарсе обязан
был знакомством с Гамбеттой и по какому
поводу Сарсе пригласил его для разговора со мною.
Я уже имел
повод заметить, что тогда и для всех нас — чужестранцев режим Второй империи вызывал освободительное настроение.
Была эмиграция с такими именами, как В.Гюго, Кине, Луи Блан, Ледрю-Роллен. И парламентская оппозиция, хотя и маленькая числом, все-таки поддерживала надежды демократов и республиканцев. Пресса заметно оживлялась. Прежних тисков уже не
было, хотя и продолжала держаться система «предостережений».
Но одним из
поводов было желание самому прочесть корректуры статьи, которая должна
была появиться у Вырубова в"Philosophic Positive".
Будь у него другой тон, конечно, молодой его собрат (мне стукнуло тогда 32 года) нашел бы сейчас же возможность и
повод поговорить «по душе» о всем том, что ему самому и русская, и заграничная жизнь уже показала за целых семь-восемь лет с выступления его на писательское поприще.
О Кавелине он при мне никогда не упоминал, так что и только по
поводу этой печатной переписки узнал, как они
были близки. Но о Тургеневе любил говорить, и всегда в полунасмешливом тоне. От него я узнал, как Тургенев относился к июньским дням 1848 года, которые так перевернули все в душе Герцена, и сделали его непримиримым врагом западноевропейского"мещанства", и вдохновили его на пламенные главы"С того берега".
Но я уже рассказывал, как Суворин, занимаясь хроникой войны, стал заподозривать верность моих сообщений по
поводу объяснения хозяина страсбурского Hotel de Paris, который отрицал то, что я видел своими глазами, то
есть следы гранат и бомб в том самом коридоре, где я жил.
Воздух 60-х годов отошел уже в даль истории. После выстрела Каракозова чувствовалась скорее реакция, чем настоящее"поступательное"движение. Власть затягивала
повода, но все-таки тогда еще нельзя
было похерить то, что только что
было даровано: гласный суд и земские учреждения или университетский устав 1863 года. Поэтому и в остальной жизни, если и не
было подъема 60-х годов, то все-таки в интеллигентной сфере произошло неизбежное расширение разных видов культурной работы.
Но мы уже привязались друг к другу, и с тех пор 40 лет делим и радость и горе, и не имели еще
повода жалеть, что согласились в ноябре 1872 года
быть мужем и женой.
Неточные совпадения
Помнишь, как мы с тобой бедствовали, обедали на шерамыжку и как один раз
было кондитер схватил меня за воротник по
поводу съеденных пирожков на счет доходов аглицкого короля?
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого
повода… среди глубокого земского мира…
У кого осталось нетронутым подполье, и по этому
поводу выражалась радость, что уцелел квас и вчерашний каравай хлеба; у кого каким-то чудом пожар обошел клевушок, в котором
была заперта буренушка.
Первая война «за просвещение» имела, как уже сказано выше,
поводом горчицу и началась в 1780 году, то
есть почти вслед за прибытием Бородавкина в Глупов.
В речи, сказанной по этому
поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его
было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни
было, результат его убеждений
был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.