Неточные совпадения
«Музыкантская» потянула к скрипке, и первый мой учитель был выездной «Сашка», ездивший и «стремянным» у деда моего. К некоторым дворовым я привязывался. Садовник Павел и столяр Тимофей были моими первыми приятелями, когда мы,
летом, переезжали
в подгородную
деревню Анкудиновку, описанную мною
в романе под именем «Липки».
Мужицкой нищеты мы не видали.
В нашей подгородной усадьбе крестьяне жили исправно, избы были новые и выстроенные по одному образцу,
в каждом дворе по три лошади, бабы даже франтили, имея доход с продажи
в город молока, ягод, грибов. Нищенство или голытьбу
в деревне мы даже с трудом могли себе представать. Из дальних округ приходили круглый
год обозы с хлебом, с холстом, с яблоками, свиными тушами, живностью, грибами.
Он кончил очень некрасной долей, растратив весь свой наследственный достаток. На его примере я тогда еще отроком, по пятнадцатому
году, понимал, что у нас трудненько жилось всем, кто шел по своему собственному пути, позволял себе ходить
в полушубке вместо барской шубы и открывать у себя
в деревне школу, когда никто еще детей не учил грамоте, и хлопотать о лишних заработках своих крестьян, выдумывая для них новые виды кустарного промысла.
Его желание съездить для свидания со мною зимой (восемьсот почти верст взад и вперед) тронуло меня, и когда я, вернувшись домой
летом, собрался к отцу
в его тамбовскую
деревню, меня эта поездка очень привлекала.
После того прошло добрых два
года, и
в этот период я ни разу не приступал к какой-нибудь серьезной"пробе пера". Мысль изменить научной дороге еще не дозрела. Но
в эти же
годы чтение поэтов, романистов, критиков, особенно тогдашних русских журналов, продолжительные беседы и совместная работа с С.Ф.Уваровым, поездки
в Россию
в обе столицы. Нижний и
деревню — все это поддерживало работу"под порогом сознания", по знаменитой фразе психофизика Фехнера.
Как уроженец Нижнего я с детства наслушался тамошнего народного говора на"он"и
в городе, от дворовых, мещан, купцов, и
в деревне от мужиков. Но нижегородский говор отличается от костромского. Когда к нам
в дом
летом приходили работники костромские (плотники из Галичского уезда, почему народ,
в том числе и наши дворовые, всегда звали их"галки"), я прислушивался к их говору и любил болтать с ними.
Деревню я знал до того только как наблюдатель, и
в отрочестве, и студентом проводя почти каждое
лето или
в подгородней усадьбе деда около Нижнего (
деревня Анкудиновка), или — студентом — у отца
в селе Павловском Лебедянского уезда Тамбовской губернии.
Но
летом 1861
года я сам должен был выступить
в звании «вотчинника», наследника двух
деревень, и, кроме того, принужден был взять на себя и роль посредника и примирителя между моими сонаследницами, матушкой моей и тетушкой, и крестьянским обществом
деревни Обуховка (
в той же местности) — крестьянами, которых дед мой отпустил на волю с землей по духовному завещанию, стало быть, еще до 19 февраля 1861
года.
Поехал я из Нижнего
в тарантасе — из дедушкина добра. На второе
лето взял я старого толстого повара Михаилу. И тогда же вызвался пожить со мною
в деревне мой товарищ З-ч, тот, с которым мы перешли из Казани
в Дерпт. Он тогда уже практиковал как врач
в Нижнем, но неудачно; вообще хандрил и не умел себе добыть более прочное положение. Сопровождал меня, разумеется, мой верный famulus Михаил Мемнонов, проделавший со мною все
годы моей университетской выучки.
Мы с детства всегда считали эту Обуховку благословенным краем. Оттуда привозили всякие поборы — хлебом, баранами, живностью, маслом, медом; там были"дремучие"(как мы думали) леса, там мужики все считались отважными"медвежатниками", оттуда взяты были
в двор несколько человек прислуги. И няня моей матери была также из Обуховки, и я был с младенческих
лет полон ее рассказов про ее родную
деревню, ее приволье, ее урочища, ее обычаи и нравы.
И вышло так, что все мое помещичье достояние пошло,
в сущности, на литературу. За два
года с небольшим я, как редактор и сотрудник своего журнала, почти ничем из
деревни не пользовался и жил на свой труд. И только по отъезде моего товарища 3-ча из имения я всего один раз имел какой-то доход, пошедший также на покрытие того многотысячного долга, который я нажил издательством журнала к 1865
году.
Мне как писателю, начавшему с ответственных произведений, каковы были мои пьесы, не было особенной надобности
в роли фельетониста. Это сделалось от живости моего темперамента, от желания иметь прямой повод усиленно наблюдать жизнь тогдашнего Петербурга. Это и беллетристу могло быть полезным. Материального импульса тут не было… Заработок фельетониста давал очень немного. Да и вся-то моя кампания общественного обозревателя не пошла дальше сезона и к
лету была прервана возвращением
в деревню.
Как я сказал выше, редактор"Библиотеки"взял роман по нескольким главам, и он начал печататься с января 1862
года. Первые две части тянулись весь этот
год. Я писал его по кускам
в несколько глав, всю зиму и весну, до отъезда
в Нижний и
в деревню; продолжал работу и у себя на хуторе, продолжал ее опять и
в Петербурге и довел до конца вторую часть. Но
в январе 1863
года у меня еще не было почти ничего готово из третьей книги — как я называл тогда части моего романа.
Живя у матушки моей, еще
в январе 1863
года, я предлагал ей поселиться
в Нижнем. Тогда сестра моя оставалась подолгу
в деревне с своим мужем, и мне искренно хотелось остаться на неопределенное время при моей старушке.
Я любил бродить и пешком по
деревням.
В эту пору
года после уборки хлебов происходит уборка плодов. Нормандия славится своими грушами и яблоками; а виноград
в ней не может дозревать как следует, и местного вина нет.
Неточные совпадения
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно //
В деревне сорок
лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
В каком
году — рассчитывай, //
В какой земле — угадывай, // На столбовой дороженьке // Сошлись семь мужиков: // Семь временнообязанных, // Подтянутой губернии, // Уезда Терпигорева, // Пустопорожней волости, // Из смежных
деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож, // Сошлися — и заспорили: // Кому живется весело, // Вольготно на Руси?
Сверх того, отъезд был ей приятен еще и потому, что она мечтала залучить к себе
в деревню сестру Кити, которая должна была возвратиться из-за границы
в середине
лета, и ей предписано было купанье.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав раза два
в десять
лет в деревне и заметив два-три слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает».
Степан Аркадьич рассказал много интересных новостей и
в особенности интересную для Левина новость, что брат его Сергей Иванович собирался на нынешнее
лето к нему
в деревню.