Неточные совпадения
С Бутлеровым у нас с двумя моими товарищами по работе,
Венским и Х-ковым (он теперь губернский предводитель дворянства, единственный
в своем роде, потому что вышел из купцов), сложились прекрасные отношения. Он любил поболтать с нами, говорил о замыслах своих работ, шутил, делился даже впечатлениями от прочитанных беллетристических произведений.
В ту зиму он ездил
в Москву сдавать экзамен на доктора химии (и физики, как тогда было обязательно) и часто повторял мне...
Когда
в Казани
в конце 50-х годов подуло другим ветром и началось что-то вроде волнения, я, как бывший казанец, написал целое послание, которое отправил моему товарищу по нижегородской гимназии
Венскому.
Вся обуза издательства и денежных хлопот лежала уже отчасти на Воскобойникове, отчасти на секретаре, моем товарище по гимназии, враче Д.А.
Венском, которому я предложил это место несколько месяцев спустя после перехода журнала
в мои руки.
И парламентская жизнь замерла, и
в Ковент-Гардене кончились оперные спектакли, а давали концерты для гуляющих
в венском вкусе, с оркестром Иоганна Штрауса, тогда еще молодого и красивого.
В Германии-Тургенев-Баден-Швейцария-Бакунин-Берн и Базель-Мировой конгресс-Мюнхен-Вена-Привлекательная Вена-Веселящаяся Вена-Театральная Вена-Венские любимцы-Грильпарцер-Венский фашинг-Славянская Вена-Чехия-Дюма-Разговоры с Дюма-Мои оценки Дюма-Наке-Корш-Об Испании-Испанские впечатления-Мадрид-В кругу иностранных корреспондентов-Поездка по Испании-Испанская политика-Испанский язык-Испанские музеи-В Барселонк-Моя программа пепеездов-"С Итальянского бульвара"-Герцен-Русские
в Париже-Огарев-Отношения к Герцену-Кавелин-Разговоры с Герценом-"Общечеловек"Герцен-Огаревы и Герцен-Парижская суета-Снова Вена-Невинный флирт-О французких женжинах-Роман и актрисы-Планы на следующий сезон-Бакст-Гончаров-В Берлине-Политические тучи-Война-Седанский погром-Французские Политики-Возвращение
в Россию-Берг и Вейнберг-Варшава-Польский театр-В Петербурге-Некрасов-Салтыков-Салтыков и Некрасов-Искра-Петербургские литераторы-Восстание Коммуны-Литературный мир Петербурга-Петербургская атмосфера-Урусов-Семевский и Краевский-Вид Парижа схватил меня за сердце-Мадам Паска-Мои парижские переживания-Опять Петербург-Театральные заботы-Дельцы-Будущая жена-Встреча русского Нового года
Тогда можно было
в Вене иметь квартиру
в две комнаты
в центре города за какие-нибудь двадцать гульденов, что на русские деньги не составляло и полных пятнадцати рублей. И вся программа
венской жизни приезжего писателя, желающего изучать город и для себя самого, и как газетный корреспондент, складывалась легко, удобно, не требуя никаких особенных усилий, хлопот, рекомендаций.
Фланирование по улицам, бульварам, садам, гуляньям
в Пратере — сравнительно с парижским — благодушнее, пестрее типами и туалетами, со множеством видных, свежих женщин, тех"susse Madels"(милых девиц), которые до сих пор еще играют роль
в венской беллетристике,
в романах и жанровых пьесах.
Теперь,
в XX веке, веселящаяся Вена стала втрое и вчетверо дороже. Даже русские, привыкшие тратить, и те жалуются на дороговизну жизни туриста по
венским отелям.
Тогда, сорок лет назад, даже
в развале фашинга если вы положили себе с утра бумажку
в десять гульденов (то есть нынешние двадцать крон), то вы могли провести целый день, до поздних часов ночи, проделав весь цикл
венских удовольствий, с обедом, ужином, кофе и разными напитками и прохладительными. Очень сносный обед стоил тогда всего один гульден, а кресло
в Бург-театре — два и maximum три гульдена. И на русские деньги ваш день (вместе с квартирой) обходился, значит, каких-нибудь 6–7 рублей.
В Пратере вы чувствуете всего ярче народную почву
венской музыкальности, слушая его дешевых певцов и певиц и такие же дешевые банды всякого рода музыкантов.
Актер Фюрст, создатель театра
в Пратере, был
в ту пору еще свежий мужчина, с простонародной внешностью бюргера из мужиков, кажется, с одним вставным фарфоровым глазом, плотный, тяжелый, довольно однообразный, но владеющий душой своей публики и
в диалоге, и
в том, как он пел куплеты и песенки
в тирольском вкусе.
В нем давал себя знать австрийский народный кряж, с теми бытовыми штрихами, какие дает
венская жизнь мелкого бюргерства, особенно
в демократических кварталах города.
Первые шесть недель моего
венского сезона я едва ли не каждый вечер ходил
в Бург-театр.
И
в течение всего сезона я изучал
венский сценический мир все с тем же приподнятым интересом. Позднее (во второе мое
венское житье) я ознакомился и с преподаванием декламации,
в лице известного профессора Стракоша, приезжавшего для публичных чтений немецких стихотворных пьес и
в Россию.
На жанровых
венских сценах, где шли легкие комедии и Posse местного производства,
в «Theater ander Wien»,
в «Karl-Theater» и
в театре Иозефштадтского предместья (где шли постоянно и пьесы на
венском диалекте) преобладал реализм исполнения, но все-таки с рутинными приемами и повадками низшего, фарсового комизма.
Среди таких комиков легкого жанра некоторые отличались своей веселостью, прирожденным комизмом и всегдашним уменьем приводить залу
в жизнерадостное настроение. Огромной популярностью пользовался многие годы комик-буфф Блазель (по
венскому прононсу Блёзель), особенно
в пьесах из
венской жизни, где он говорил на диалекте.
Вышло это оттого, что Вена
в те годы была совсем не город крупных и оригинальных дарований, и ее умственная жизнь сводилась, главным образом, к театру, музыке, легким удовольствиям, газетной прессе и легкой беллетристике весьма не первосортного достоинства. Те
венские писатели, которые приподняли австрийскую беллетристику к концу XIX века, были тогда еще детьми. Ни один романист не получил имени за пределами Австрии. Не чувствовалось никаких новых течений, хотя бы и
в декадентском духе.
И
в венских газетах уже и тогда развилась — до степени махровой специальности — сексуальная и порнографическая публичность: обычай читать целые столбцы и страницы объявлений не только по части брачных предложений, но со всевозможными видами любовной корреспонденции и прямо публичной и тайной проституции, продажности не только со стороны женщин, но и от разных"кавалеров".
Венцы и венки справляли фашинг по балам, маскарадам и Promenade концертам — тогда еще настоящее
венское удовольствие, неизвестное ни
в Берлине, ни
в Париже, дешевое и очень приятное.
Мой
венский сезон не прошел для меня и без экскурсий
в мир университетской науки, больше через посредство русских молодых людей — медиков и натуралистов.
Хотя я с детства говорил по-немецки,
в Дерпте учился и сдавал экзамен на этом языке, много переводил — и все-таки никогда ничего не писал и не печатал по-немецки. Моя речь появилась
в каком-то
венском листке.
В ней я-с австрийской точки — высказывался достаточно смело, но полицейский комиссар, сидевший тут, ни меня, никаких других ораторов не останавливал.
Вечер закончился тем, что
в час нашего вечернего чая подали пиво
в изящных стаканах и Дюма стал расхваливать этот"напиток богов". Пиво было
венское, которое победило парижан на выставке 1867 года — так называемое дрейеровское"Le Gerbier". А мюнхенское захватило кафе и пивные бульваров уже позднее,
в 80-х и особенно
в 90-х годах.
Живя почти что на самом Итальянском бульваре,
в Rue Lepelletier, я испытал особого рода пресноту именно от бульваров.
В первые дни и после
венской привольной жизни было так подмывательно очутиться опять на этой вечно живой артерии столицы мира. Но тогда весенние сезоны совсем не бывали такие оживленные, как это начало входить
в моду уже с 80-х годов.
В мае, к концу его, сезон доживал и пробавлялся кое-чем для приезжих иностранцев, да и их не наезжало и на одну десятую столько, сколько теперь.
И У. — смесь Кёлликера с Гамлетом — возвращал меня на мою ближайшую родину,
в Нижний, где он также родился и учился
в гимназии. Он происходил из купеческой семьи и говорил довольно-таки явственно на"он", как
в мое время говорили все купцы, мещане, мелкие чиновники и даже некоторые захолустные дворяне-помещики. С ним я проделал опять и
венский фашинг.
Для меня
в фашинге уже не было обаяния новизны, но У., слабый насчет женских прелестей (хотя
в общем даже целомудренный), увлекался маскарадными встречами с
венскими"Цирцеями", как говорилось
в пушкинское время.
Это было уже перед моим отъездом
в Париж. Мы много говорили о Париже, куда она стремилась. Я узнал от нее, что она свободная девушка, сирота, родом с Рейна, скучает, не удовлетворена слишком пустой
венской жизнью, хотела бы многому учиться и найти наконец свою дорогу. Она любила музыку и много работала, но виртуозки из нее не будет.
В тех маскарадах, где мы встречались, с ней почти всегда ходил высокий, франтоватый блондин, с которым и я должен был заводить разговор. Это был поляк П., сын эмигранта, воспитывавшийся
в Париже, учитель французского языка и литературы
в одном из
венских средних заведений. Он читал
в ту зиму и публичные лекции, и на одну из них я попал: читал по писаному, прилично, с хорошим французским акцентом, но по содержанию — общие места.
И выходило, стало быть, что мой второй
венский фашинг не внес
в мою эмоциональную жизнь молодого мужчины ничего такого, что бы хоть сколько-нибудь наполнило сердечную пустоту холостяка, уже довольно утомленного многолетней сутолокой заграничного корреспондента.
В Вене, кроме того чисто головного флирта, который завязался у меня с Агнессой П., я не имел ничего, кроме самых случайных встреч
в мире доступных
венских женщин.
Среди молодых актрис выделялись такие милые ingenues, как, например, Штрауке, но настоящий
венский жанр женской игры был водевильный,
в местной Posse.
Город Пешт только еще стал обстраиваться красивыми зданиями, вроде того собрания, где давались балы и маскарады. Но я нашел все это сколком с
венских увеселений только с прибавкою национального колорита, да и больше
в том, как одеты кучера и лакеи.
Я старался наверстать пробел
в моих поездках по Европе и изучал Берлин довольно старательно, бывал везде, причем Бакст был часто моим чичероне, проводил вечера и
в разных театрах, которые
в общем находил гораздо плоше
венских; и королевский"Schauspiel-Haus", где, однако, были такие таланты, как старый Дюринг и ingenue Буска (впоследствии любимица петербургской публики), но
в репертуаре и
в тоне игры царила рутина.
Петербург встретил меня стужей. Стояли январские трескучие морозы, когда я должен был делать большие поездки по городу
в моей
венской шубке, слишком короткой и узкой, хотя и фасонистой, на заграничный манер. Я остановился
в отеле"Дагмар" — тогда на Знаменской площади, около Николаевского вокзала. Возвращаясь из Большого театра, я чуть было не отморозил себе и щек, и пальцев на правой ноге.
В литературном мире у меня было когда-то много знакомого народа, но ни одного настоящего друга или школьного товарища. Из бывших сотрудников"Библиотеки"Лесков очутился
в числе кредиторов журнала, Воскобойников работал
в"Московских ведомостях"у Каткова, Эдельсон умер, бывший у меня секретарем товарищ мой
Венский практиковал
в провинции как врач после довершения своей подготовки на курсах для врачей и получения докторской степени.