На дороге говорили об разных разностях. Гарибальди дивился, что
немцы не понимают, что в Дании побеждает не их свобода, не их единство, а две армии двух деспотических государств,
с которыми они после не сладят. [Не странно ли, что Гарибальди в оценке своей шлезвиг-голштинского вопроса
встретился с К. Фогтом? (Прим. А. И. Герцена.)]
Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает одинаковые чувства радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов,
немцев, американцев, англичан; мы, не только уважающие их качества, но радующиеся, когда
встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им, не могущие не только считать подвигом войну
с этими людьми, но не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным убийством, — мы все призваны к участию в убийстве, которое неизбежно, не нынче, так завтра должно совершиться.
Когда она ехала
с вокзала домой, то улицы казались ей очень широкими, а дома маленькими, приплюснутыми; людей не было, и только
встретился немец-настройщик в рыжем пальто.
Четыре года тому назад,
встретившись в партере московского театра
с товарищем-немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по-немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Вот она будет моею женою,] и
с той минуты решил жениться на ней.