Неточные совпадения
К 1870 году я начал чувствовать потребность отдаться какому-нибудь новому произведению, где бы отразились все мои пережитки за последние три-четыре года. Но странно! Казалось бы, моя
любовь к театру, специальное изучение его и в Париже и в Вене должны были бы поддержать
во мне охоту к писанию драматических вещей. Но так не выходило, вероятнее всего потому, что кругом
шла чужая жизнь, а разнообразие умственных и художественных впечатлений мешало сосредоточиться на сильном замысле в драме или в комедии.
Мои долговые дела находились все в том же status quo. Что можно было, я уплачивал из моего гонорара, но ликвидация по моему имению затягивалась и кончилась, как я говорил выше, тем, что вся моя земля
пошла за бесценок и сверх уплаты залога выручилось всего каких-то три-четыре тысячи. Рассчитывать на прочную литературную работу в газетах (даже и на такую, как за границей) я не мог.
Во мне засела слишком сильно
любовь к писательскому делу, хотя оно же так жестоко и"подсидело меня"в матерьяльном смысле.
Неточные совпадения
Тоска
любви Татьяну гонит, // И в сад
идет она грустить, // И вдруг недвижны очи клонит, // И лень ей далее ступить. // Приподнялася грудь, ланиты // Мгновенным пламенем покрыты, // Дыханье замерло в устах, // И в слухе шум, и блеск в очах… // Настанет ночь; луна обходит // Дозором дальный свод небес, // И соловей
во мгле древес // Напевы звучные заводит. // Татьяна в темноте не спит // И тихо с няней говорит:
— Хорошо говорить многие умеют, а надо говорить правильно, — отозвался Дьякон и, надув щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. — Они там вовлекли меня в разногласия свои и смутили. А — «яко алчба богатства растлевает плоть, тако же богачество словесми душу растлевает». Я ведь в социалисты
пошел по вере моей
во Христа без чудес, с единым токмо чудом его
любви к человекам.
Штольц смотрел на
любовь и на женитьбу, может быть, оригинально, преувеличенно, но,
во всяком случае, самостоятельно. И здесь он
пошел свободным и, как казалось ему, простым путем; но какую трудную школу наблюдения, терпения, труда выдержал он, пока выучился делать эти «простые шаги»!
Но в этом одиночестве грудь наша не была замкнута счастием, а, напротив, была больше, чем когда-либо, раскрыта всем интересам; мы много жили тогда и
во все стороны, думали и читали, отдавались всему и снова сосредоточивались на нашей
любви; мы сверяли наши думы и мечты и с удивлением видели, как бесконечно
шло наше сочувствие, как
во всех тончайших, пропадающих изгибах и разветвлениях чувств и мыслей, вкусов и антипатий все было родное, созвучное.
Любовь, которой пожертвовали и которую подавили
во имя свободы или жалости,
идет в глубину и приобретает особый смысл.