Неточные совпадения
Вопрос о том, насколько
была тесна
связь жизни с писательским делом, — для меня первенствующий.
Была ли эта жизнь захвачена своевременно нашей беллетристикой и театром? В чем сказывались, на мой взгляд, те «опоздания», какие выходили между жизнью и писательским делом? И в чем можно видеть истинные заслуги русской интеллигенции, вместе с ее часто трагической судьбой и слабостями, недочетами, малодушием, изменами своему призванию?
Между дворовыми некоторые тайно попивали,
были любовные
связи без законного штемпеля; но все это в гораздо меньшей степени, чем это
было бы теперь.
Да и старший мой дядя — его брат, живший всегда при родителях, хоть и опустился впоследствии в провинциальной жизни, но для меня
был источником неистощимых рассказов о Московском университетском пансионе, где он кончил курс, о писателях и профессорах того времени, об актерах казенных театров, о всем, что он прочел. Он
был юморист и хороший актер-любитель, и в нем никогда не замирала
связь со всем, что в тогдашнем обществе, начиная с 20-х годов,
было самого развитого, даровитого и культурного.
Гнет родительской власти не помешал им
быть проникнутыми теплой сердечностью и в родственных
связях, и ко всем, кто сближался с ними.
Да и вообще, в казанском светском, то
есть дворянско-помещичьем, монде
связь с университетом чувствовалась весьма мало.
Все это в Дерпте
было немыслимо. Если мои товарищи по"Рутении", а позднее по нашему вольному товарищескому кружку, грешили против целомудрия, то это считалось"приватным"делом, наружу не всплывало, так что я за все пять лет не знал, например, ни у одного товарища ни единой нелегальной
связи, даже в самых приличных формах; а о женитьбе тогда никто и не помышлял, ни у немцев, ни у русских. Это просто показалось бы дико и смешно.
В
связи со всем этим во мне шла и внутренняя работа, та борьба, в которой писательство окончательно победило, под прямым влиянием обновления нашей литературы, журналов, театра, прессы. Жизнь все сильнее тянула к работе бытописателя. Опыты
были проделаны в Дерпте в те последние два года, когда я еще продолжал слушать лекции по медицинскому факультету. Найдена
была и та форма, в какой сложилось первое произведение, с которым я дерзнул выступить уже как настоящий драматург, еще нося голубой воротник.
Если бы за все пять лет забыть о том, что там, к востоку,
есть обширная родиной что в ее центрах и даже в провинции началась работа общественного роста, что оживились литература и пресса, что множество новых идей, упований, протестов подталкивало поступательное движение России в ожидании великих реформ, забыть и не знать ничего, кроме своих немецких книг, лекций, кабинетов, клиник, то вы не услыхали бы с кафедры ни единого звука, говорившего о
связи «Ливонских Афин» с общим отечеством Обособленность, исключительное тяготение к тому, что делается на немецком Западе и в Прибалтийском крае, вот какая нота слышалась всегда и везде.
Но
связи с тогдашними передовыми идеями у него уже не
было настолько, чтобы самому обновиться.
Обед, данный ему петербургскими литераторами незадолго до его смерти,
было, кажется, первое чествование в таком роде. На нем впервые сказалась живая
связь писательского творчества с творчеством сценического художника.
В том, что теперь зовут"интеллигенцией", у меня не
было еще больших
связей за недостатком времени, да и вообще тогдашние профессиональные литераторы, учители, профессора, художники — все это жило очень скромно. Центра, вроде Союза писателей, не существовало. Кажется, открылся уже Шахматный клуб; но я в него почему-то не попадал; да он и кончил фиаско. Вместо объединения кружков и партий он, кажется, способствовал только тому, что все это гораздо сильнее обострилось.
С университетом прямая
связь прервалась. Здание"Двенадцати коллегий"стояла пустое. Студенчество рассеялось. Много
было"сосланных"и"высланных", разбирательство затянулось очень надолго. Кроме всяких"кар", надо
было позаботиться и о материальном положении студенческой массы.
Это поддерживало
связь его с обществом, со всем тем Петербургом, который сочувствовал молодежи даже и в ее увлечениях и протестах. Возмездие, постигшее студентов,
было слишком сильно, даже и за то, что произошло перед университетом, когда действовали войска. Надо еще удивляться тому, что лекции в Думе могли состояться так скоро.
Щепкин по своему культурному складу принадлежал к той эпохе в художественно-литературной жизни Москвы, когда
связь актера с интеллигенцией — какая
была у него — являлась редким фактом.
Может
быть, на меня его манера держать себя и бесцеремонность этой импровизированной беседы подействовали слишком сильно; а я по своим тогдашним знакомствам и
связям не
был достаточно революционно настроен, чтобы все это сразу простить и смотреть на Чернышевского только как на учителя, на бойца за самые крайние идеи в радикальном социализме, на человека, который подготовляет нечто революционное.
В память моих успехов в Дерпте, когда я
был"первым сюжетом"и режиссером наших студенческих спектаклей (играл Расплюева, Бородкина, городничего, Фамусова), я мог бы претендовать и в Пассаже на более крупные роли. Но я уже не имел достаточно времени и молодого задора, чтобы уходить с головой в театральное любительство. В этом воздухе интереса к сцене мне все-таки дышалось легко и приятно. Это только удваивало мою
связь с театром.
А проект контракта я никакому юристу не показывал, да у меня тогда и не
было никаких
связей с деловым миром. Кажется, я не
был еще знаком лично ни с одним известным адвокатом.
У меня с детства
была некоторая
связь и с фамилией Урусовых. Его родной дядя, князь М.А.Урусов,
был долго у нас в Нижнем губернатором. С его сыновьями я танцевал мальчиком на детских балах, а потом, студентом, и с их матерью.
Кажется, ни с кем из моих начинающих сотрудников я не
был так близок и так долго не сохранил этой
связи.
Меня до сих пор удивляет тот тон откровенности, Скакой Иван Сергеевич мне, незнакомому человеку, чуть не на двадцать лет моложе его, стал говорить, как он должен
будет отказаться от писательства главным образом потому, что не «свил своего собственного гнезда», а должен
был «примоститься к чужому», намекая на свою
связь с семейством Виардо. А живя постоянно за границей, ой по свойству своего дарования не в состоянии
будет ничего «сочинять из себя самого».
Но в моей интимной жизни произошло нечто довольно крупное. Та юношеская влюбленность, которая должна
была завершиться браком, не привела к нему. Летом 1864 года мы с той, очень еще молодой девушкой, возвратили друг другу свободу. И моя эмоциональная жизнь стала беднее. Одиночество скрашивалось кое-какими встречами с женщинами, которые могли бы заинтересовать меня и сильнее, но ни к какой серьезной
связи эти встречи не повели.
Здесь же первенствующий интерес получат общие итоги и оценки моих пережитков, а выдающиеся иностранцы
будут появляться лишь попутно, в прямой
связи с теми новыми сферами жизни, идей и всяких духовных приобретений, через которые я проходил за целых пять лет житья на западе.
Определенного, хотя бы и маленького, заработка я себе не обеспечил никакой постоянной работой в журналах и газетах. Редакторство"Библиотеки"поставило меня в двойственный свет в тогдашних более радикальных кружках, и мне трудно
было рассчитывать на помещение статей или даже беллетристики в радикальных органах. Да вдобавок тогда на журналы пошло гонение; а с газетным миром у меня не
было еще тогда никаких личных
связей.
Париж сразу проникает вас чувством вашей
связи со всей своей историей и с мировой культурой, которой вы у себя дома желали всегда служить. Он делает вас еще более «западником», чем вы
были у себя дома. Надо
быть не знаю каким закорузлым «русофилом» (на славянофильской подкладке или без оной), чтобы не испытать от Парижа таких именно настроений.
Мне
было то приятно, что я так скоро после петербургских мытарств мог отдаться писательскому труду, и
связь с Россией, с родной литературой как бы делалась новым живительным элементом, не допускала хандры, которая, весьма вероятно, и подкралась бы.
Так я обставил свой заработок в ожидании того, что
буду писать как беллетрист и автор более крупных журнальных статей. Но прямых
связей с тогдашними петербургскими толстыми журналами у меня еще не
было.
Связь моя с театральным миром поддерживалась и у Фр. Сарсе на его завтраках. Я уже говорил о том, как я Сарсе обязан
был знакомством с Гамбеттой и по какому поводу Сарсе пригласил его для разговора со мною.
Да, все это так, но студенческие легкие
связи и"сожительства"
были все-таки сортом выше грубого разврата, чисто животного удовлетворения мужских потребностей! Это воздерживало также и от пьянства, от грязных кутежей очень многих из тех, кто обзаводился подругами и жил с ними как бы по-супружески. Это же придавало Латинскому кварталу его игривость, веселость, постоянный налет легкого французского прожигания жизни.
Если он и поддерживал тогда какие-нибудь тайные сношения с республиканцами, то роли уже не играл и в подпольных конспирациях. С Англией у него тоже не
было никаких
связей. Как истый француз он отличался равнодушием ко всему, что не французское. И я не знаю, выучился ли он порядочно по-английски за свое достаточно долгое житье в Лондоне — более пятнадцати лет.
И все-таки за границей Тургенев и при семье Виардо, и с приятельскими
связями с немецкими писателями и художниками — жил одиноко. И около него не
было и одной десятой той русской атмосферы, какая образовалась около него же в Париже к половине 70-х годов. Это достаточно теперь известно по переписке и воспоминаниям того периода, вплоть-до его смерти в августе 1883 года.
Эди, подзавитой, с усиками в ниточку, вертлявый и изысканно франтоватый, подпрыгивал, играя свои вальсы и польки, сортом гораздо хуже композиций своих старших братьев. Но это
была одна из типичнейших фигур веселой Вены, в данный момент больше даже, чем его брат Иоганн. Между его польками и вальсами, его подпрыгиваньем, усами в ниточку и белыми панталонами при фраке (в летний сезон) и веселящейся Веной вообще —
была коренная
связь.
А в Герцене я видел вовсе не представителя поколения"отцов", а старшего собрата, с такой живостью и прямотой всех проявлений его ума, души, юмора, какая является только в беседе с близким единомышленником, хотя у меня с ним до того и не
было никакой особенной
связи.
Громовых тирад против властей, личности Александра II, общего режима я не слыхал у него. И вообще речь его не имела характера трибунного,"митингового"(как ныне говорят) красноречия. У него уже не
было тогда прямых счетов ни с кем особенно, но он к тому времени утратил почти все свои дружеские
связи и, конечно, не по своей вине.
В России у меня ведь тоже не
было ни одной
связи. Студентом, в Казани и Дерпте, я годами жил без привязанности, а более мечтательная, чем реальная любовь к девушке, на которой я хотел жениться, кончилась ничем. Единственная моя дружба с моей кузиной пострадала от романа"Жертва вечерняя", а родная сестра моя писала мне редко и совсем не входила в мою жизнь.
Этой стуже отвечало и то, что я мог найти в чухонской столице после пятилетнего отсутствия. У меня не
было уже там никаких кровных
связей и ни одного друга из моих бывших собратов и сверстников.
Прежние мои родственные и дружеские
связи свелись к моим давнишним отношениям к семейству Дондуковых. Та девушка, которую я готовил себе в невесты, давно уже
была замужем за графом Гейденом, с которым я прожил две зимы в одной квартире, в 1861–1862 и 1862–1863 годах. Ее брат тоже
был уже отец семейства. Их мать, полюбившая меня, как сына, жила в доме дочери, и эти два дома
были единственными, где я бывал запросто. Кузина моя Сонечка Баратынская уже лежала на одном из петербургских кладбищ.
С дирекцией я никаких
связей не имел, да и порядки, царившие на русской драматической сцене,
были все те же.
Это
была не только у нас, но и во всей Европе совершенно исключительная душевная
связь. Известно из воспоминаний Герцена ("
Былое и думы"), как зародилась эта дружба и через какие фазы она перешла. На Воробьевых горах произошла клятва во взаимной приязни двух юношей, почти еще отроков. Тогда уже в них обоих жили задатки будущих"свободолюбцев", намечена
была их дальнейшая судьба общественных борцов, помимо их судьбы как писателей.
Между нами
была та
связь, что он стал также романистом (под псевдонимом Степняка), но я — грешный человек! — до тех пор не читал ни одной его строки.