Неточные совпадения
В столовых,
в бане,
в танцевальной зале (тогда классами танцев могли пользоваться и своекоштные),
в дортуарах удобно
было бы толковать, уговариваться, собирать сходки. Наверх,
в занимательные, начальство заглядывало редко. Комнаты, хоть и низкие,
были просторные, длинный, довольно широкий коридор, дортуары также поместительные (
в одном коридоре с
музеями и аудиториями по естественным наукам), и там же уборная, где мы, камералы, обыкновенно собирались перед лекциями ботаники и сельского хозяйства.
В Лондоне
в 1867 году, когда он
был моим путеводителем по британской столице, он тотчас же познакомил меня с тем самым Рольстоном (библиотекарем Британского
музея), который один из первых англичан стал писать по русской литературе.
В 1900 году во время последней Парижской выставки я захотел произвести анкету насчет всех тех домов, где я жил
в Латинском квартале
в зиму 1865–1866 года, и нашел целыми и невредимыми все, за исключением того, где мы поселились на всю зиму с конца 1865 года. Он
был тогда заново возведен и помещался
в улице, которая теперь по-другому и называется. Это тотчас за
музеем «Cluny». Отель называется «Lincoln», а улица — Des Matturiens St.Jacques.
Мне хотелось прожить весь этот сезон, до мая,
в воздухе философского мышления, научных и литературных идей,
в посещении
музеев, театров,
в слушании лекций
в Сорбонне и College de France. Для восстановления моего душевного равновесия, для того, чтобы почувствовать
в себе опять писателя, а не журналиста, попавшего
в тиски, и нужна
была именно такая программа этого полугодия.
В следующий мой приезд
в Лондон (когда я прожил
в нем весь season с мая по конец августа) он
был мне очень полезен и для моих занятий
в читальне
музея, и по тем экскурсиям, какие мы предпринимали по Лондону вплоть до трущоб приречных кварталов, куда жутко ходить без полисмена.
Моего прошлогоднего чичероне по Лондону, А.И.Бенни, уже не
было тогда
в Лондоне, но добрейший Рольстон здравствовал, жил все там же, поблизости Британского
музея, где неизменно и состоял библиотекарем. Он любезно подыскал мне и квартирку
в той же улице, где и сам жил, так что мне не
было надобности выезжать
в отель. Я прямо с вокзала и отправился туда.
Так
были мной распределены и те мои знакомства, какие я намечал, когда добывал себе письма
в Лондон
в разные сферы. Но, кроме всякого рода экскурсий, я хотел иметь досуги и для чтения, и для работы
в Британском
музее, библиотека которого оказала мне даже совершенно неожиданную для меня услугу как русскому писателю.
Британский гений
в мире пластического искусства
был уже блистательно представлен"Национальной галереей","Кенсинтонским
музеем"и другими хранилищами.
В Британском
музее с его антиками каждый из нас мог доразвить себя до их понимания. И вообще это колоссальное хранилище всем своим пошибом держало вас
в воздухе приподнятой умственности. Там я провел много дней не только
в ходьбе по залам с их собраниями, но и
в работе
в библиотечной ротонде, кажется до сих пор единственной во всей Европе.
Я уже сказал выше, что он считал себя специалистом по Мурильо и издал к тому времени большой том, где
были обозначены все его картины, разбросанные по разным
музеям и галереям Европы и Америки. Он водил нас
в собор показывать там образ, который он открыл как произведение своего знаменитого земляка.
Мы
были уже до отъезда из Мадрида достаточно знакомы с богатствами тамошнего
Музея, одного из самых богатых — даже и после Лувра, и нашего Эрмитажа. О нем и после Боткина у нас писали немало
в последние годы, но испанским искусством, особенно архитектурой, все еще до сих пор недостаточно занимаются у нас и писатели и художники, и специалисты по истории искусства.
Они
были в музее, где собрано все достопримечательное с островов Зондского архипелага в историческом, бытовом и культурном отношении: тут и оружия в богатой оправе, и одежда древних царей, и разные древности, и материи, и земледельческие орудия, и модели жилищ и старинных храмов, — словом, целая наглядная энциклопедия, дающая понятие о прошлом и настоящем Борнео, Суматры и Явы.
Неточные совпадения
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней
было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У
музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно
было представить, что на этой площади, за час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь
в Кремль, тысячи рабочих людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы.
Была оттепель, мостовые порыжели,
в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по
музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи
были упакованы
в заказанные ящики.
После тяжелой, жаркой сырости улиц
было очень приятно ходить
в прохладе пустынных зал. Живопись не очень интересовала Самгина. Он смотрел на посещение
музеев и выставок как на обязанность культурного человека, — обязанность, которая дает темы для бесед. Картины он обычно читал, как книги, и сам видел, что это обесцвечивает их.
Рабочих уже много
было среди зрителей, они откалывались от своих и, останавливаясь у
музея, старались забиться поглубже
в публику.
Вечером он выехал
в Дрезден и там долго сидел против Мадонны, соображая: что мог бы сказать о ней Клим Иванович Самгин? Ничего оригинального не нашлось, а все пошлое уже
было сказано.
В Мюнхене он отметил, что баварцы толще пруссаков. Картин
в этом городе, кажется, не меньше, чем
в Берлине, а погода — еще хуже. От картин, от
музеев он устал, от солидной немецкой скуки решил перебраться
в Швейцарию, — там жила мать. Слово «мать» потребовало наполнения.