Неточные совпадения
Прошло три с лишком года после прекращения"Библиотеки". В Лондоне, в июне 1868 года, я работал в круглой зале
Британского музея над английской статьей"Нигилизм в России", которую мне тогдашний редактор"Fortnightly Review"Дж. Морлей (впоследствии министр в кабинете Гладстона) предложил написать для его журнала.
В Лондоне в 1867 году, когда он был моим путеводителем по
британской столице, он тотчас же познакомил меня с тем самым Рольстоном (библиотекарем
Британского музея), который один из первых англичан стал писать по русской литературе.
Кроме Бедекера печатного, у меня оказался и живой путеводитель — А.И.Бенни, который нашел мне комнату в том доме, где и он квартировал, в квартале
Британского музея, около самой бойкой и шумной Oxford Street.
Он познакомил меня тотчас же с тогдашним главным любителем русского языка и литературы — Рольстоном, библиотекарем
Британского музея.
Кто в первый раз попадал в City на одну из улиц около
Британского банка, тот и сорок один год назад бывал совершенно огорошен таким движением. И мне с моей близорукостью и тогда уже приходилось плохо на перекрестках и при перехождении улиц. Без благодетельных bobby (как лондонцы зовут своих городовых) я бы не ушел от какой-нибудь контузии, наткнувшись на дышло или на оглобли.
Ни один город в Европе не дает этого впечатления громадной материальной и культурной мощи, как
британская столица.
Моего прошлогоднего чичероне по Лондону, А.И.Бенни, уже не было тогда в Лондоне, но добрейший Рольстон здравствовал, жил все там же, поблизости
Британского музея, где неизменно и состоял библиотекарем. Он любезно подыскал мне и квартирку в той же улице, где и сам жил, так что мне не было надобности выезжать в отель. Я прямо с вокзала и отправился туда.
Свои экскурсии по Лондону я распределил на несколько отделов. Меня одинаково интересовали главные течения тогдашней английской жизни, сосредоточенные в столице
британской империи: политика, то есть парламент, литература, театр, философско-научное движение, клубная и уличная жизнь, вопрос рабочий, которым в Париже я еще вплотную не занимался.
Так были мной распределены и те мои знакомства, какие я намечал, когда добывал себе письма в Лондон в разные сферы. Но, кроме всякого рода экскурсий, я хотел иметь досуги и для чтения, и для работы в
Британском музее, библиотека которого оказала мне даже совершенно неожиданную для меня услугу как русскому писателю.
Только в это второе пребывание в
британской"столице мира"я почувствовал, какая это громадина и чем она в своих самых характерных чертах отличается от такой же громадины — Парижа. Но Париж после Лондона должен казаться гораздо мельче, при всем том, какое он пространство занимает и даже при его теперешних двух с половиноюмиллионах жителей.
Он остался верен своим идеалам и своей социальной доктрине; но жизнь
британского общества и народа многому его научила, и он входил в нее с искренним интересом, без высокомерного самодовольства, которым так часто страдали французы его эпохи, когда им приводилось жить вне своего отечества.
— Мы говорим об этом русском движении в печати, но, в сущности, никто у нас о нем хорошенько не знает, — так он, с
британской честностью, высказался мне.
И вот, когда мне пришлось, говоря о русской молодежи 60-х годов, привести собственные слова из статьи моей в"Библиотеке"""День"о молодом поколении"(где я выступал против Ивана Аксакова), я, работая в читальне
Британского музея, затребовал тот журнал, где напечатана статья, и на мою фамилию Боборыкин, с инициалами П.Д., нашел в рукописном тогда каталоге перечень всего, что я напечатал в"Библиотеке".
В
Британском музее и писалась черновая статьи.
Салон Льюиса и Дж. Элиот нашел я в тот сезон, конечно, самым замечательным по своей любви к умственной свободе, по отсутствию
британского"cant'a"(то есть лицемерия) и национальной или сословной нетерпимости. Тут действительно все дышало идейной жизнью, демократическими симпатиями и смелостью своих убеждений.
Историк Бисли — из них всех — ставил Дж. Элиота особенно высоко. И он и Крэкрофт говорили мне на эту тему — как их кружок был обязан Дж. — Ст. Миллю своим умственным возрождением и как они, еще незадолго перед тем, должны были отстаивать свое свободомыслие от закорузлой
британской ортодоксальности. И Дж. Элиот много помогла им своим пониманием и сочувствием.
На другой день возвращаюсь домой из читальни
Британского музея перед обедом.
Он был большого роста, широкий в плечах, корректно одетый в сюртучную пару, говорил без жестов, отчетливо,"ужасно"по-английски, то есть со всеми особенностями
британского прононса, значительно упирая на слова, и с одной преобладающей интонацией.
Разумеется, он не сдавался на мои доводы, но и я не уступал при всем сознании моего философского ничтожества перед
британским мыслителем. И мы проспорили все эти полчаса (если еще не больше), и мне потом приятно было вспоминать, как я вывел Спенсера из его суровой флегмы.
А та, настоящая биржа, куда лились все артерии Лондона и City с его еще не виданным мною движением, давала чувство матерьяльной мощи, которая, однако, не могла залечить две зияющие раны
британской культуры: проституцию, главное, пролетариат, которого также нельзя было видеть в Париже в таких подавляющих размерах.
Лондон, как синтез
британской городской культуры, научил меня чувствовать все роковые контрасты мировой культуры. Нельзя было и после Парижа не видеть мощи и высоты этой культуры, но в то же время и не сознавать, до какой степени. капиталистический и сословный строй Англии тормозил еще тогда истинное равноправнее этой прославленной стране свободы.
Свобода, то есть ограждение личных прав
британского подданного, делает то, что нельзя и органам власти действовать более энергично и против злоумышленников, и против уличной проституции, и против пьянства.
Британский гений в мире пластического искусства был уже блистательно представлен"Национальной галереей","Кенсинтонским музеем"и другими хранилищами. В
Британском музее с его антиками каждый из нас мог доразвить себя до их понимания. И вообще это колоссальное хранилище всем своим пошибом держало вас в воздухе приподнятой умственности. Там я провел много дней не только в ходьбе по залам с их собраниями, но и в работе в библиотечной ротонде, кажется до сих пор единственной во всей Европе.
Так, по крайней мере, чувствовали и рассуждали все защитники
британского status quo, все поклонники идолища, на котором написаны были три слова:"Королева, представители и народ".
Под его дирижерским смычком вальс"На прекрасном голубом Дунае"звучал так подмывательно, что и чопорная
британская публика приходила в игривое настроение, ходя кольцом вокруг эстрады, где Штраус не только играл, но и подпрыгивал под ритм своих вальсов.
Культ Шекспира в Бург-театре прямо отвечал тому культу
британского творца, каким проникнута была критика в лице Гервинуса и других специалистов по Шекспиру.
Она и смотрела скорее английским подростком, чем русской девочкой по тринадцатому году; блондинка, с одной чисто
британской особенностью: у нее выдавались два зуба в верхней челюсти, и она носила машинку из каучука, которая ее ужасно раздражала.
Я признавал и теперь признаю, что можно находить общественные идеалы Герберта Спенсера подлежащими критике, но я не мог разделять мнения тогдашних и позднейших почитателей русского публициста, что он"повалил"
британского мыслителя, с которым и я дерзал спорить в Лондоне.
Неточные совпадения
А нынче все умы в тумане, // Мораль на нас наводит сон, // Порок любезен и в романе, // И там уж торжествует он. //
Британской музы небылицы // Тревожат сон отроковицы, // И стал теперь ее кумир // Или задумчивый Вампир, // Или Мельмот, бродяга мрачный, // Иль Вечный жид, или Корсар, // Или таинственный Сбогар. // Лорд Байрон прихотью удачной // Облек в унылый романтизм // И безнадежный эгоизм.
Самый
Британский музеум, о котором я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил меня на целое утро в своих громадных сумрачных залах, когда мне хотелось на свет Божий, смотреть все живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый, художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание, уйдет с идеей обогатить память свою не одним фактом?
Оттого я довольно равнодушно пошел вслед за другими в
Британский музеум, по сознанию только необходимости видеть это колоссальное собрание редкостей и предметов знания.
И тут же, назначив подполковника Мекиннока начальником этой области, объявил условия, на основании которых кафрские вожди
Британской Кафрарии должны вперед управлять своими племенами под влиянием английского владычества.
Но прежде, нежели англичане подумали о приготовлении к ней, кафры поставили всю
Британскую Кафрарию на военную ногу.