Неточные совпадения
И такой талант, как Шатобриан в своих «Memoires d'outre tombe» грешил, и как!
той же постоянной возней с своим «я», придавая особенное значение множеству эпизодов своей жизни, в которых нет для читателей объективного интереса, после
того как они уже достаточно ознакомились с личностью, складом ума, всей психикой
автора этих «Замогильных записок».
Тогда в моде была «Семирамида» Россини, где часто действуют трубы и тромбоны. Соллогуб, прощаясь с своим хозяином, большим обжорой (
тот и умер, объевшись мороженого), пожелал, чтобы ему «семирамидалось легко». И весь Нижний стал распевать его куплеты, где описывается такой «казус»: как он внезапно влюбился в невесту, зайдя случайно в церковь на светскую свадьбу. Дядя выучил меня этим куплетам, и мы распевали юмористические вирши
автора «Тарантаса», где была такая строфа...
Он его играл сангвиником, без всякого умничания, не уступая другу своему Гоголю в толковании этого лица, не придавая ему символического смысла, как желал
того автор «Ревизора».
Мне даже странно казалось, что этот угрюмый, сухой старик, наклонившийся над шахматами, был
тот самый „Казак Луганский“,
автор рассказов, которыми мы зачитывались когда-то.
Я забежал вперед, чтобы сразу выяснить процесс
того внутреннего брожения, какое происходило во мне, и оттенить существенную разницу между дерптской эпопеей героя романа"В путь-дорогу"и
тем, что сталось с самим
автором.
В это время он ушел в предшественников Шекспира, в изучение этюдов Тэна о староанглийском театре. И я стал упрашивать его разработать эту
тему, остановившись на самом крупном из предтеч Шекспира — Кристофере Марло. Язык
автора мы и очищали целую почти зиму от чересчур нерусских особенностей. Эту статью я повез в Петербург уже как
автор первой моей комедии и был особенно рад, что мне удалось поместить ее в"Русском слове".
Признаюсь, он мне в
тот визит к обывателям Карлова не особенно приглянулся. Наружностью он походил еще на тогдашние портреты
автора"Тарантаса", без седины, с бакенбардами, с чувственным ртом, очень рослый, если не тучный,
то плотный; держался он сутуловато и как бы умышленно небрежно, говорил, мешая французский жаргон с русским — скорее деланным тоном, часто острил и пускал в ход комические интонации.
Воспоминания о Гоголе были
темой моих первых разговоров с графиней. Она задолго до его смерти была близка с ним, состояла с ним в переписке и много нам рассказывала из разных полос жизни
автора"Мертвых душ".
Театр он любил и считал себя самым авторитетным носителем традиций Малого театра, но Малого театра мочаловско-щепкинской эпохи, а не
той, которая началась с нарождением новой генерации исполнителей, нашедших в Островском своего
автора,
то есть Садовских, Васильевых, Косицких, Полтавцевых.
Вот что звенело в ушах дерптского студиоза —
автора злосчастного руководства, когда он шел от Сухаревой башни к
тому домику мещанки Почасовой (эта фамилия оставалась у меня в памяти десятки лет), где гостил у своего товарища.
В последнюю мою поездку в Петербург дерптским студентом я был принят и начальником репертуара П.С.Федоровым, после
того как мою комедию"Фразеры"окончательно одобрили в комитете и она находилась в цензуре, где ее и запретили. В судьбе ее повторилась история с моим руководством. Редакция"Русского слова"затеряла рукопись, и молодой
автор оказался так безобиден, что не потребовал никакого вознаграждения.
В первый раз я с ним говорил у Я.П.Полонского, когда являлся к
тому, еще дерптским студентом,
автором первой моей комедии"Фразеры". Когда я сказал ему у Полонского, что видал его когда-то в Нижнем,
то Я.П. спросил с юмором...
Таких литераторов уже нет теперь — по тону и внешнему виду, как и вся
та компания, какая собиралась у
автора"Поленьки Сакс","Записок Ивана Чернокнижникова"и"Писем иногороднего подписчика".
Если Тургеневу принадлежит фраза о Чернышевском и Добролюбове:"Один — простая змея, а другой — змея очковая",
то Дружинин по своему тогдашнему настроению мог быть также ее
автором.
Не чужд был этого, особенно в
те годы, и Некрасов,
автор целой поэмы (написанной, кажется, в сотрудничестве с М.Лонгиновым) из нравов монастырской братии.
В
авторе"На дне"чувствуется нижегородский обыватель простого звания, прямо из мира босяков и скитальцев попавший в всесветные знаменитости, без
той выправки, какую дает принадлежность к высшему сословию, средняя школа, университет.
Я не стану напирать на
то, что он оценил
автора «Однодворца» и «Ребенка».
Чернышев,
автор"Испорченной жизни", был автор-самоучка из воспитанников Театральной школы, сам плоховатый актер, без определенного амплуа, до
того посредственный, что казалось странным, как он, знавший хорошо сцену, по-своему наблюдательный и с некоторым литературным вкусом, мог заявлять себя на подмостках таким бесцветным. Он немало играл в провинции и считался там хорошим актером, но в Петербурге все это с него слиняло.
В кабинете Федорова увидал я Николая Потехина (уже
автора комедии"Дока на доку нашел") чуть ли не на другой день после дебюта П.Васильева в Подхалюзине. Мой молодой собрат (мы с ним были, вероятно, ровесники) горячо восхищался Васильевым, и в тоне его чувствовалось
то, что и он"повит"московскими традициями.
Вообще тогда начинающему
автору было гораздо легче… Система бенефисов делала
то, что актеры всегда нуждались в новых пьесах. А бенефисы имели почти все, кроме самых третьестепенных.
Оставить без протеста такую выходку я, хоть и начинающий
автор, не счел себя вправе во имя достоинства писателя,
тем больше что накануне, зная самойловские замашки по части купюр, говорил бенефицианту, что я готов сделать всякие сокращения в главной роли, но прошу только показать мне эти места, чтобы сделать такие выкидки более литературно.
И свое поведение он завершил поступком, который дал настоящую ноту
того, на что он был способен: сыграв роль, он тут же, в ночь бенефиса, отказался от нее, и начальство опять стушевалось, не сделав ни малейшей попытки отстоять права
автора.
Голос этой девушки — мягкий, вибрирующий, с довольно большим регистром — звучал вплоть до низких нот медиума, прямо хватал за сердце даже и не в сильных сценах; а когда началась драма и душа"ребенка"омрачилась налетевшей на нее бурей — я забыл совсем, что я
автор и что мне надо"следить"за игрой моей будущей исполнительницы. Я жил с Верочкой и в последнем акте был растроган, как никогда перед
тем не приводилось в театральной зале.
Но, повторяю, я забывал о себе как
авторе, я не услаждался
тем, что вот, после дебюта в Москве с"Однодворцем", где будут играть лучшие силы труппы, предстоит еще несомненный успех, и не потому, что моя драма так хороша, а потому, что такая Верочка, наверно, подымет всю залу, и пьеса благодаря ее игре будет восторженно принята, что и случилось не дальше как в январе следующего, 1862 года, в бенефис учителя Позняковой — Самарина.
Как бы"зачарованный"этим нежданным впечатлением, я нашел и в Малом театре
то, чего в Петербурге (за исключением игры Васильева и Линской) ни минуты не испытывал: совсем другое отношение и к
автору, и к его пьесе, прекрасный бытовой тон, гораздо больше ладу и товарищеского настроения в самой труппе.
Декораций ни одной новой, если не считать
то, что, по ремарке
автора, комнату в домике однодворца следовало обклеить старыми газетами.
Правда, Ф.А.Снеткова была даровитая артистка и прелестная женщина, но по фигуре, характеру красоты, тону, манерам — она мало подходила к
той Верочке, которая рисовалась воображению
автора и охарактеризована во всей пьесе.
Рецензии, кроме
той, которую написал П.И.Вейнберг в"Веке"еще до появления"Ребенка"на сцене, — были строгоньки к
автору.
Представили меня и старику Сушкову, дяде графини Ростопчиной, написавшему когда-то какую-то пьесу с заглавием вроде"Волшебный какаду". От него пахнуло на меня миром"Горя от ума". Но я отвел душу в беседе с М.С.Щепкиным, который мне как
автору никаких замечаний не делал, а больше говорил о таланте Позняковой и, узнав, что
ту же роль в Петербурге будет играть Снеткова, рассказал мне, как он ей давал советы насчет одной ее роли, кажется, в переводной польской комедийке"Прежде маменька".
Так я и не видал тогда ни в
ту зиму, ни впоследствии — "Ребенка"на Малом театре. О триумфе дебютантки мне писали приятели после бенефиса Самарина, как о чем-то совершенно небывалом. Ее вызывали без числа. И
автора горячо вызывали, так что и на его долю выпала бы крупная доля таких восторженных приемов.
Молодой
автор не догадался условиться с этим вторым бенефициантом насчет гонорара и ничего не получил с Шуйского; а дирекция платила тогда только за казенные спектакли; да и
та благостыня была весьма скудная сравнительно с
тем, что получают
авторы теперь. Тогда нам отчисляли пятнадцатую часть двух третей сбора, что не составляло и при полном сборе более пятидесяти — шестидесяти рублей в вечер.
С этим документом я и поехал к Алексею Феофилактовичу. Нельзя же было не объясниться и не позволить мне по меньшей мере сделать оговорку, что
та резкая фраза не принадлежит
автору, который подписывает свои фельетоны псевдонимом"Петр Нескажусь".
"Библиотека"почти не участвовала в этом ругательном хоре. Критиком ее был Еф. Зарин, который, правда, вступал в полемику с самим Чернышевским. Но все-таки отличились"передовые"журналы. И
то, что в"Свистке"Добролюбова было остроумно, молодо, игриво,
то теперь стало тяжело, грубо и бранно.
Автора"Темного царства"заменил в"Современнике"
тот критик, который в начале 1862 года отличился своей знаменитой рецензией на"Отцов и детей".
То, что явилось в моем романе"Китай-город"(к 80-м годам), было как раз результатом наблюдений над новым купеческим миром. Центральный тип смехотворного"Кита Китыча"уже сошел со сцены. Надо было совсем иначе относиться к московской буржуазии. А
автор"Свои люди — сочтемся!"не желал изменять своему основному типу обличительного комика, трактовавшего все еще по-старому своих купцов.
Какой разительный контраст, если сравнить судьбу
автора"Тристана"и"Парсиваля"с жалким концом музыкального создателя"Бориса Годунова"и"Хованщины". Умереть на солдатской койке военного госпиталя, да и
то благодаря доброте доктора, который положил его, выдав за денщика.
Уже одно
то, что роман печатался у Каткова, журнал которого уже вступал в полемику с"Современником"и вообще поворачивал вправо, вредило
автору.
Какой контраст с
тем, что мы видим (в последние 20 лет в особенности) в карьере наших беллетристов. Все они начинают с рассказов и одними рассказами создают себе громкое имя. Так было с Глебом Успенским, а в особенности с Чеховым, с Горьким и с
авторами следующих поколений: Андреевым, Куприным, Арцыбашевым.
Но Телепнева нельзя отождествлять с
автором. У меня не было его романической истории в гимназии, ни романа с казанской барыней, и только дерптская влюбленность в молодую девушку дана жизнью. Все остальное создано моим воображением, не говоря уже о
том, что я, студентом, не был богатым человеком, а жил на весьма скромное содержание и с 1856 года стал уже зарабатывать научными переводами.
Что я был еще молод — не могло меня удерживать. Я уже более двух лет как печатался, был
автором пьес и романа, фельетонистом и наблюдателем столичной жизни. Издание журнала давало более солидное положение, а о возможности неудачи я недостаточно думал. Меня не смущало и
то, что я-по тогдашнему моему общественно-политическому настроению — не имел еще в себе задатков руководителя органа с направлением, которое тогда гарантировало бы успех.
Разве не правда, что до сих пор водятся редакторы, которые считают ниже своего достоинства искать сотрудников, самим обращаться с предложением работы, а главное, поощрять начинающих, входить в
то, что
тот или иной молодой
автор мог бы написать, если б его к
тому пригласить?
И только что я сделался редактором, как заинтересовался
тем, кто был
автор статьи, напечатанной еще при Писемском о Малом театре и г-же Позняковой (по поводу моей драмы"Ребенок"), и когда узнал, что этот был студент князь Урусов, — сейчас же пригласил его в сотрудники по театру, а потом и по литературно-художественным вопросам.
И в самом деле, ему слишком долго и упорно мстили как
автору"Некуда". Да и позднее в левой нашей критике считалось как бы неприличным говорить о Лескове. Его умышленно замалчивали, не признавали его несомненного таланта, даже и в
тех его вещах (из церковного быта), где он поднимался до художественности, не говоря уже о знании быта.
Тогда произошла его реабилитация. Московский журнал принадлежал к
той же радикально-народнической фракции, как и"Отечественные записки", где все-таки продолжали иметь против него"зуб"как против
автора"Некуда".
Он высказывался так обо мне в одной статье о беллетристике незадолго до своей смерти. Я помню, что он еще в редакции"Библиотеки для чтения", когда печатался мой"В путь-дорогу", не раз сочувственно отзывался о моем"письме". В
той же статье, о какой я сейчас упомянул, он считает меня в особенности выдающимся как"новеллист",
то есть как
автор повестей и рассказов.
В Москве, когда ужасная болезнь лишила его слуха и превратила почти что в руину, он не перестал читать своих любимых
авторов, и, уже совсем глухим и павшим на ноги, он еще выступал на публичных чтениях с беседами на литературные
темы.
Огромный успех среди молодежи романа"Что делать?", помимо сочувствия коммунистическим мечтаниям
автора, усиливался и
тем, что роман писан был в крепости и что его
автор пошел на каторгу из-за одного какого-то письма с его подписью, причем почти половина сенатских секретарей признала почерк письма принадлежащим Чернышевскому.
Так я обставил свой заработок в ожидании
того, что буду писать как беллетрист и
автор более крупных журнальных статей. Но прямых связей с тогдашними петербургскими толстыми журналами у меня еще не было.
Время берет свое, и
то, что было гораздо легче правильно оценить в 80-х и 90-х годах,
то коробило наших аристархов пятнадцать и больше лет перед
тем и подталкивало их перо на узкоморальные «разносы». Теперь, в начале XX века, когда у нас вдруг прокатилась волна разнузданного сексуализма и прямо порнографии (в беллетристике модных
авторов), мне подчас забавно бывает, когда я подумаю, что иной досужий критик мог бы и меня причислить к родоначальникам такой литературы. На здоровье!
И Сарсе был как раз
тот критик, который стоял на стороне
автора и старался защищать его идеи и сюжеты так, чтобы публика с ними полегоньку мирилась.
Но в пьесах Дюма привлекали не одни их
темы, а также и
то, как известные типы и характеры поставлены, как развивались нравственные коллизии и как симпатии
автора клонятся к
тому, что и мы считали тогда достойным сочувствия.