Неточные совпадения
Это была последняя полоса его игры, когда он, уже пожилым человеком, еще сохранял
большую артистическую энергию. Случилось так, что я его в Нижнем не видал (и точно не знаю, езжал ли он к нам, когда меня уже возили в
театр) и вряд ли даже видал его портреты. Тогда это было во сто раз труднее, чем теперь.
Итак,
театр всего
больше захватил меня, и вообще Москва показала себя «столицей» всего
больше в театральных залах.
В Малом
театре на представлении, сколько помню, «Женитьбы» совершенно неожиданно дядя заметил из кресел амфитеатра моего отца. С ним мы не видались
больше четырех лет. Он ездил также к выпуску сестры из института, и мы с дядей ждали его в Москву вместе с нею и теткой и ничего не знали, что они уже третий день в Москве, в гостинице Шевалдышева, куда он меня и взял по приезде наших дам из Петербурга.
«Идей» в теперешнем смысле они не имели, книжка не владела ими, да тогда и не было никаких «направлений» даже и у нас, гимназистов. Но они все же любили читать и, оставаясь затворницами, многое узнавали из тогдашней жизни. Куклами их назвать никак нельзя было. Про общество, свет, двор, молодых людей, дам,
театр они знали гораздо
больше, чем любая барышня в провинции, домашнего воспитания. В них не было ничего изломанного, нервного или озлобленного своим долгим институтским сидением взаперти.
Немцы играли в Мариинском
театре, переделанном из цирка, и немецкий спектакль оставил во мне смутную память. Тогда в Мариинском
театре давали и русские оперы; но
театр этот был еще в загоне у публики, и никто бы не мог предвидеть, что русские оперные представления заменят итальянцев и Мариинский
театр сделается тем, чем был
Большой в дни итальянцев, что он будет всегда полон, что абонемент на русскую оперу так войдет в нравы высшего петербургского общества.
Из легкой комедии"Наши знакомцы"только один первый акт был напечатан в журнале"Век"; другая вещь — "Старое зло" — целиком в"Библиотеке для чтения", дана потом в Москве в Малом
театре, в несколько измененном виде и под другим заглавием — "
Большие хоромы"; одна драма так и осталась в рукописи — "Доезжачий", а другую под псевдонимом я напечатал, уже будучи редактором"Библиотеки для чтения", под заглавием"Мать".
Автор этой комедии"с направлением", имевшей
большой успех и в Петербурге и в Москве на казенных
театрах (других тогда и не было), приводился потом Вейнбергу свояком, женатым на сестре его жены.
А когда мы шли от Соллогуба вдвоем, то Маркович всю дорогу сплетничал на него, возмущался: какую тот ведет безобразную жизнь, как он на днях проиграл ему у себя
большую сумму в палки и не мог заплатить и навязывал ему же какую-то немку, актрису Михайловского
театра.
С тех пор я имел случай лучше ознакомиться с русской драматической труппой Петербурга. Первая героиня и кокетка в те года, г-жа Владимирова, даже увлекла меня своей внешностью в переводной драме О.Фёлье"Далила", и этот спектакль заронил в меня нечто, что еще
больше стало влечь к
театру.
Остальные три труппы императорских
театров стояли очень высоко, были каждая в своем роде образцовыми: итальянская опера, балет и французский
театр. Немецкий
театр не имел и тогда особой привлекательности ни для светской, ни для"
большой."публики; но все-таки стоял гораздо выше, чем десять и
больше лет спустя.
Как бы"зачарованный"этим нежданным впечатлением, я нашел и в Малом
театре то, чего в Петербурге (за исключением игры Васильева и Линской) ни минуты не испытывал: совсем другое отношение и к автору, и к его пьесе, прекрасный бытовой тон, гораздо
больше ладу и товарищеского настроения в самой труппе.
За бенефисный вечер Садовского я нисколько не боялся, предвидел успех бенефицианта, но не мог предвидеть того, что и на мою долю выпадет прием, лучше которого я не имел в Малом
театре в течение целых сорока лет, хотя некоторые мои вещи ("Старые счеты","Доктор Мошков","С бою","Клеймо") прошли с
большим успехом.
В кресла было приглашено целое общество —
больше мужчины — из стародворянского круга, из писателей, профессоров, посетителей Малого
театра. Там столкнулся я опять с Кетчером, и он своим зычным голосом крикнул мне...
Тогда театральное"аматерство"(любительство) было уже в
большом ходу и приютилось в Пассаже, в его зале со сценой, не там, где теперь
театр, а на противоположном конце, ближе к Невскому.
Квадри в труппе Пассажа выделялся
большой опытностью и способностью браться за всякие роли. Он мог бы быть очень недурным легким комиком, но ему хотелось всегда играть сильные роли. Из репертуара Потехина он выступил в роли ямщика"Михаилы"(в"Чужое добро впрок не идет"), прославленной в Петербурге и Москве игрой Мартынова и Сергея Васильева, а в те годы и Павла Васильева, — на Александрийском
театре.
Появление его в роли Подхалюзина — это и был"гвоздь"и для тогдашних любителей
театра. Ему сделали прием с подношением венка, но в городе это прошло почти что не замеченным
большой публикой.
Но вся его жизнь прошла в служении идее реального
театра, и, кроме сценической литературы, которую он так слил с собственной судьбой, у него ничего не было такого же дорогого. От интересов общественного характера он стоял в стороне, если они не касались
театра или корпорации сценических писателей. Остальное брала
большая семья, а также и заботы о покачнувшемся здоровье.
Дьяченко сделался очень быстро самым популярным поставщиком Александрийского
театра, и его пьесы имели
больше внешнего успеха, чем новые вещи Островского, потому что их находили более сценичными.
Но все-таки это была не только курьезная, но и просветительная новинка. Прививая вкус к шекспировскому
театру, она давала повод к сравнительному изучению ролей. Самойлов как раз выступал в Шейлоке и Лире. УАйры Ольдриджа было, конечно, вчетверо
больше темперамента, чем у русского"премьера", но в общем он не стоял на высоте талантливости Самойлова.
Разумеется, я на этот ежемесячный бюджет не мог позволять себе каждый вечер удовольствий"по ту сторону Сены", то есть на
больших бульварах,
театров и разных других увеселений.
Большая статья точно так же заполнена была одним Парижем
театров и озаглавлена"Мир успеха".
Париж еще сильно притягивал меня. Из всех сторон его литературно-художественной жизни все еще
больше остального —
театр. И не просто зрелища, куда я мог теперь ходить чаще, чем в первый мой парижский сезон, а вся организация
театра, его художественное хозяйство и преподавание. «Театральное искусство» в самом обширном смысле стало занимать меня, как никогда еще. Мне хотелось выяснить и теоретически все его основы, прочесть все, что было писано о мимике, дикции, истории сценического дела.
А их были и тогда тысячи в Латинском квартале. Они ходили на медицинские лекции, в анатомический
театр, в кабинеты, в клиники. Ходили — но далеко не все — на курсы юридического факультета. Но Сорбонна, то есть главное ядро парижского Университета с целыми тремя факультетами, была предоставлена тем, кто из любопытства заглянет к тому или иному профессору. И в первый же мой сезон в «Латинской стране» я, ознакомившись с тамошним бытом студенчества,
больше уже не удивлялся.
Зато"зрелища"в тесном смысле и тогда уже процветали: огромные
театры для феерий, блестящих балетов и кафешантанных представлений. Music-hall овладели уже и тогда Лондоном едва ли еще не
больше, чем Парижем. И все, что там исполнялось — и куплеты, и танцы, — было еще ниже сортом, чем на парижских бульварах, и публика наивнее и, попросту говоря, глупее и грубее.
Тогда казалось, что весь литературный талант Англии ушел в роман и стихотворство, а
театр был обречен на переделки с французского или на третьестепенную работу писателей, да и те
больше все перекраивали драмы и комедии из своих же романов и повестей.
Национальной, чисто австрийской славой жил престарелый Грильпарцер. Его пьесы не сходили с подмостков Бург-театра (вроде «Des Meeres und der Liebe Wcllen») («Геро и Леандр») с Вальтер в роли Геро. Но он уже доживал свой век, нигде не показывался и принадлежал уже
больше к царству теней, чем к действующим писателям.
В Вене я
больше видал русских. Всего чаще встречался опять с зоологом У. — добрым и излиятельным малым, страстным любителем
театра и сидевшим целые дни над микроскопом. Над ним его приятели острили, что он не может определить, кто он такой — Гамлет или Кёлликер — знаменитый гистолог и микроскопист. У него была страстишка произносить монологи, разумеется по-русски, ибо немецкий прононс был у него чисто нижегородский. Он умудрялся даже такое немудрое слово, как «Kase» (сыр) произносить как «Kaise».
Нашел я ее в небольшой, изящно обставленной квартире, где-то далеко, отрекомендовался ей как друг
театра и
большой ее почитатель, отсоветовал ей брать для первого появления перед петербургской публикой роль Адриенны Лекуврер, которую она, может, играла (я этого не помню), но, во всяком случае, не в ней так выдвинулась в «Gymnase» в каких-нибудь два-три сезона, и после такой актрисы, как уже тогда покойная Дескле, которую в Брюсселе открыл все тот же Дюма.
Сезон и тогда, в общем, носил такую же физиономию, как и в последнюю мою зиму 1864–1865 года: те же
театры, те же маскарады в
Большом, Купеческом и Благородном собрании, только
больше публичных лекций, и то, что вносил с собою оживляющего Клуб художников, где я позднее прочел три лекции о"Реальном романе во Франции", которые явились в виде статьи у Некрасова.
Ее сценические средства были прекрасны: красивое лицо, рост, фигура, изящные туалеты. Но чувствовалось во всем, что она не рождена для сцены, что у ней нет темперамента, что
театр не нужен ей, как он нужен для прирожденных актрис. На публику она мало действовала, пресса относилась к ней очень сдержанно, и самый влиятельный тогда рецензент Суворин не находил ее приобретением для русской труппы, а между тем она была прямо приглашена на первые роли с
большим окладом и бенефисом.
Неточные совпадения
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из
театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в
большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на
Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Знаменитая певица пела второй раз, и весь
большой свет был в
театре. Увидав из своего кресла в первом ряду кузину, Вронский, не дождавшись антракта, вошел к ней в ложу.
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность
больших, когда они одни, без детей, играют в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она играет на
театре с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит всё дело.
Говорить любила
больше о городе да о
театре, который там завелся.
Алина выплыла на сцену маленького, пропыленного
театра такой величественно и подавляюще красивой, что в темноте зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к сцене, и казалось, что на лысины мужчин, на оголенные руки и плечи женщин упала сероватая тень. И чем дальше, тем
больше сгущалось впечатление, что зал, приподнимаясь, опрокидывается на сцену.