Неточные совпадения
Если б я и решилась поехать, то разве на несколько минут поглядеть,
как хозяйка драпируется в своем Hôtel Rambouillet… Я читывала про этот Hôtel. Были же ученые женщины. Задавали всем тон. И никто над ними не смеялся. Вероятно, там говорилось не
раз и о Спинозе.
Так ведь то во Франции.
Но эта мягкость, в сущности, смутила меня еще более. Мне делалось все больше и больше совестно, что вот есть же у нас порядочные люди, хоть и сочинители; а мы их не знаем. Да это бы еще не беда. Мы совсем не можем поддерживать с ними серьезного разговора. Этот Домбрович был очень мил, не подавляя меня своим превосходством; но ведь
так каждый
раз нельзя же. Унизительно, когда с вами обходятся,
как с девочкою, и говорят только о том, что прилично вашему возрасту.
Я
таки настояла, чтобы она меня приняла, а потом и сама не рада была. Сколько эта женщина выстрадала! Я в первый
раз видела, чтоб можно было
так любить своего мужа. И кто же этот муж? Олицетворенная солдатчина,"бурбон",
как называл
таких военных мой Николай, прыщавый, грязный, с рыжими бакенбардами, глупый, пошлый до крайности. Ну,
такой человек, что я бы прикоснуться к себе не дала.
— Могу вас уверить. Приятель мой Венцеслав Балдевич… Вы не подумайте между прочим, что я поляк: я пензенский помещик.
Так вот этот самый Венцеслав Балдевич камер-юнкерскую карьеру свою этим устроил. До
такого дошел совершенства в игре подушкой, что
как раз все кидал ее некоторой особе и заставлял ее наклоняться. А позади этой особы стоит часто другая особа и смотрит вниз… В третьем салоне поместит старушка сынов Марса. В четвертом для пикантной беседы с дамами выберет...
— Чтец, чтец! Он хоть и польского происхождения, а дикцию себе отменную выработал. Говорю вам: этим да подушкой в люди вышел. От каждой знаменитости по автографу имеет. Тургеневские корректуры я сам у него видел.
Как уж он добывает их? — неизвестно. И за то спасибо, что трогает сердца русских дам российской лирой.
Раз он при мне с
таким томлением читал"На холмах Грузии", что даже я пожелал любить.
Я вот смеюсь тоже над гомеопатией, смеюсь всегда над магнетизмом. Действительно, я была
раз на séance [сеансе (фр.).],
такая глупость, шарлатанство! Какой-то француз при мне водил, водил руками по ясновидящей, потом взял в рот какую-то маленькую гармонику и начал гудеть. Это, видите ли, чтобы привести ее в восторженное состояние. Уж она кувыркалась, кувыркалась, голову совсем закатила назад, в глазах остались одни белки. А я подсела к ней, взяла ее за руку и спрашиваю...
Я скажу вот еще что: если бы, в самом деле, можно было говорить с покойниками, например, хоть бы мне с Николаем, тогда надо до самой смерти быть его женой духовно. Мне не
раз приходило в голову, что любовь не может же меняться.
Так вот: сегодня один, завтра другой,
как перчатки. Что ж удивительного, если между спиритами есть неутешные вдовы. Они продолжают любить своих мужей… они ставят себя с ними в духовное сношение. Наверно, найдутся и
такие, что не выйдут уже больше ни за кого.
Этот граф приходится как-то родственником Вениаминовой. Он сочиняет разные романсы. Кажется, написал целую оперу. Он
такого же роста,
как Домбрович, только толще и неуклюжее его. Лицо у него красное, губастое, с бакенбардами и нахмуренными бровями. Словом, очень противный. С Домбровичем он на ты. Подсел ко мне, задрал ноги ужасно и начал болтать всякий вздор. Его jargon в том же роде,
как у Домбровича, но только в десять
раз грубее. Он
как сострит, сейчас же и рассмеется сам. А мне совсем не было смешно.
Вениаминова к нему не то что с решпектом, а не
так,
как с нами, ни
разу не сказала: навоз. Правда, Домбрович умеет с ней говорить. У него пропасть такту. С
такой барынькой,
как Вениаминова, не очень-то легко найти настоящий тон. К чести своей я скажу, что я не подделывалась ни к хозяйке, ни ко всей ее гостиной.
— Вот уж теперь и все равно. Так-то женщины всегда. Ну, если я захочу, да подсяду к вам на каком-нибудь вечере, или явлюсь еще
раз сюда, вы
как же со мной обойдетесь?
А интересно все-таки знать, где я этого мерзавца встречу в первый
раз?
Как, где же? У Плавиковой. Перестать ездить, она пристанет, пожелает разных объяснений, излияний.
Моим туалетом он занимается,
как художник. Шиньон у меня теперь
такой,
какого, положительно, ни у кого нет. Домбрович его обдумывал. Говорит, что он у меня в чистейшем греческом стиле, т. е. просто на самой маковке. Софи раскраснелась до ушей, когда увидела в первый
раз мою куафюру.
Как это странно, что мужчина объяснил мне в первый
раз, в чем заключается суть (Домбрович
так выразился) уменья одеваться.
Домбрович заходит ко мне до обеда не больше двух
раз в неделю; а в остальные дни я заезжаю в гостиный, приказываю Федору ждать меня около перинной линии и отправляюсь пешком к Александрийскому театру, в переулок,
как бишь он называется,
такое смешное имя… да, вспомнила, Толмазов переулок.
Я своему Борису уж несколько
раз говорила:
как мне стукнет тридцать лет,
так ты меня бросишь.
Конференция была.
Так Степа назвал визит Домбровича. Степа
как раз случился тут. Мне в этот день что-то нездоровилось. Я лежала на кушетке у себя в кабинете, когда мне доложили: г. Домбрович. Я все-таки пересилила себя и велела принять.
— Да
как же, помилуй! Ведь, чтобы узнать, надо прийти не
раз, а если в один
раз захочешь все обсмотреть,
так надо посидеть часа два. Надо сочинить какую-нибудь историю про себя.
Из своей практики я знаю, что русские женщины
такого сорта,
как Марья Васильевна, когда
раз скажут:"Я выхожу замуж и буду жить по-честному", они, действительно, меняются и не потому, Маша, чтобы происходило в них возрождение; а потому, что они, по натуре своей, были домовитыми хозяйками и пошли в разврат по совершенно случайным причинам.
Я дала также денег на школу, где Елена Семеновна. Мы с ней очень сошлись. Каждый
раз,
как я приезжаю туда, мне
так рады. Все остальные девушки тоже прекрасны. Их пока четыре. Ходят они аккуратно и все с
таким прекрасным направлением. Будут ли они хорошо учить, не знаю. Но зато будут очень любить своих воспитанниц.
Милая, дорогая моя Лизавета Петровна! Я пишу и плачу. Мы с ней прощаемся, быть может, навеки, прощаемся… теперь вот, сейчас… Я уж больше не увижу ее. Мне страстно хочется поехать к ней и в последний
раз припасть к ее груди, благодарить ее все-таки за то добро, беспредельное и горячее,
каким она ответила на мой душевный крик.
Я задумалась. Мне представился мой Володя: он
как раз в
таком возрасте, когда нужно начинать воспитание,
как его понимает Степа. А я сама ни о чем еще не думала.
Я прожила две недели. Он приходил несколько
раз, но его не принимали. Я хотела быть совершенно одна. Все я перебрала в себе. Не оставила ни одного уголка ни в голове, ни в сердце, ни в привязанностях, ни в воспоминаниях. Запершись, просидела я над своими тетрадями. Вот тут я записала целиком. Можно еще обманывать себя, когда память вам изменяет, когда вы объясните ваше прошедшее
так,
как вам в эту минуту хочется.
Я,
как княгиня Татьяна Глебовна, выкладывала все свои люмьеры; да, пускала их без малейшего зазрения совести, и всякий
раз такие упражнения доставляли мне удовольствие.
Вот слова, написанные его рукой. В первый
раз я видела его почерк:
такой же ровный, крупный, чистый,
как и он сам.
Неточные совпадения
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько
раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил
такую рожу,
какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Один только
раз он выражается
так:"Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим
как будто дает понять, что, и по его мнению, все-таки было бы лучше, если б порчи не было.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел
как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы
такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И
так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов,
как говорится, во все лопатки (время было
такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона,
как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй
раз возьмет приступом крепость Хотин.
— Знаю, есть
такой, — отвечал рукосуй, — вот идите прямо через болото,
как раз тут.