Чем меньше женщину мы любим, // Тем легче нравимся мы ей // И тем ее вернее губим // Средь обольстительных сетей. // Разврат, бывало, хладнокровный // Наукой славился любовной, // Сам о себе везде трубя // И наслаждаясь не любя. // Но эта важная забава // Достойна
старых обезьян // Хваленых дедовских времян: // Ловласов обветшала слава // Со славой красных каблуков // И величавых париков.
Изо всех собравшихся на станции только один этот человек, с чахоточной фигурой и лицом
старой обезьяны, сохранял свою обычную невозмутимость. Он приехал позднее всех и теперь медленно ходил взад и вперед по платформе, засунув руки по локоть в карманы широких, обвисших брюк и пожевывая свою вечную сигару. Его светлые глаза, за которыми чувствовался большой ум ученого и сильная воля авантюриста, как и всегда, неподвижно и равнодушно глядели из-под опухших, усталых век.
— Но в вашем присутствии? Не иначе. Поймите, дорогой друг, что с той ночи я только ваш ученик. Вы находите, что нельзя выгонять
старой обезьяны? Прекрасно, пусть остается. Вы говорите, что надо принять какого-то экс-короля? Прекрасно, примем. Но я позволю линчевать себя на первом фонаре, если я знаю, зачем это надо.
Неточные совпадения
Он же никого не любил и ко всем выдающимся людям относился как к соперникам и охотно поступил бы с ними, как
старые самцы-обезьяны поступают с молодыми, если бы мог.
Во внутренних комнатах царила мертвая тишина; только по временам раздавался печальный крик какаду, несчастный опыт его, картавя, повторить человеческое слово, костяной звук его клюва об жердочку, покрытую жестью, да противное хныканье небольшой
обезьяны,
старой, осунувшейся, чахоточной, жившей в зале на небольшом выступе изразцовой печи.
Писарева я тогда еще не читал, о Дарвине у меня почти только и было воспоминание из разговоров отца:
старый чудак, которому почему-то хочется доказать, что человек произошел от
обезьяны.
Собственно нравоучительные статьи производили менее впечатления, но как забавляли меня «смешной способ ловить
обезьян» и басня «о
старом волке», которого все пастухи от себя прогоняли!
Капитан Слива вышел вперед — сгорбленный, обрюзгший, оглядывая строй водянистыми выпуклыми глазами, длиннорукий, похожий на большую
старую скучную
обезьяну.