Неточные совпадения
Наша эпоха потому,
быть может, так «научна», что
наука говорит о чем-то, а не что-то.
Новейшая гносеология
есть, в сущности, схоластическая апологетика — апологетика
науки.
Видимая ли вещь социализм, или прогресс, или всеобъемлющая
наука, и могут ли эти вещи
быть предметами знания?
[Скоро, скоро настанут времена, когда
наука восстановит в своих правах многие истины алхимии, астрологии, магии, когда реабилитированы
будут знания средневековья и Возрождения.]
Тут скрыты антиномии
науки, на которые должен
быть пролит философский свет.
Науки нет,
есть только
науки.
Идея
науки, единой и всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера в этот миф пала, он связан
был с позитивной философией и разделяет ее судьбу; сама же
наука пасть не может, она вечна по своему значению, но и смиренна.
Наука ничего не знает о том едином разуме, который в силах
был бы отрицать чудесное.
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо:
наука и религия говорят одно и то же о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы чудо невозможно и чуда никогда не
было.
Чудесное
есть победа над природой и над роковыми результатами действующих в ней сил, но не отмена законов природы, не отрицание
науки, открывающей законы природы.
В
науке есть элементы высшего гнозиса, в ней как бы приоткрываются человеку тайны Божьего творения.
Наука освобождается от метафизического понимания причинности и может
быть, по-видимому, совсем освобождена.
Положительная
наука есть в конце концов единственная точка опоры гносеологов, но сама положительная
наука может обойтись без их услуг.
Коген, самый крайний и,
быть может, самый последовательный гносеолог-неокантианец, полагает, что гносеология должна
быть ориентирована на факте положительной
науки, преимущественно математического естествознания.
Гносеология претендует
быть апологетикой
науки, но, в сущности,
наука оказывается апологетикой гносеологии,
наука нужна, чтобы гносеология процветала.
Гносеология как
наука о ценностях очень остроумна, но заслуга ее главным образом в том, что она
есть reductio ad absurdum критицизма.
Наука и религия должны
были бы
быть признаны по меньшей мере равноценными как пища для философии.
Лишь гносеология, которая
будет ориентирована не только на факте
науки, но и на факте веры, факте откровения, только такая цельная гносеология прикасается к живому сущему, постигает познание как тайну брака познающего с сущим.
Факт
науки есть факт мыслительный, факт веры и
есть факт сущий.
Кантианская гносеология, ориентированная лишь на факте
науки,
есть вторичная, второсортная гносеология.
Это — страшный, убийственный рационализм, для которого не только
наука, знание, но и сам мир, само бытие
есть результат рационализирования, суждения.
Но ведь безумие думать, что бытие может зависеть от познания, что оно дано лишь в
науках, что вне суждения не может
быть и речи о бытии.
Наука и
есть истинно-сущее.
В позитивной
науке должен
быть утвержден позитивизм, а не идеализм.
Еще раз повторяю: критическая гносеология
есть лишь паразит
науки, болезненная рефлексия от худосочия.
Знание позитивной
науки не
есть пассивное состояние, пассивное отражение, оно всегда
есть активное усилие, действие в мире, знание всегда «прагматично».
Спиритуалистическая метафизика не
есть психологизм, она не может
быть добыта психологической
наукой.
Наш «эмпирический» мир
есть действительный мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он
есть в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается
наукой,
наука имеет дело с реальностью, а не с состояниями сознания и элементами мышления, но реальностью больной.
Наука познает действительность, но действительность эта не
есть сущность бытия, а лишь болезненные его проявления.
Философия должна
быть философской; философия сама
есть знание, а не приживалка у
науки.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество
науки — все это
было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Обоснование это не может
быть делом самой
науки: оно вне ее и до нее; обоснование это
есть особая форма веры.
А что если
наука изучает лишь болезненное состояние мира, если в ее ведении лишь природный порядок, который
есть результат греха и мирового недуга, если
наука только патология?
Царство
науки и научности
есть ограниченная сфера «патологического» знания; ее законам подведомственна не безграничность бытия, а лишь состояние этого бытия в данной плоскости.
Так и
наука: ее сфера
есть помещение больницы, мира, заболевшего от греха и подпавшего закону тления, подчинившегося закону необходимости.
Всем этим я хочу сказать, что гносеология прежде всего должна
быть ориентирована на факте религиозного откровения, а не на факте
науки, как хотят неокантианцы.
Государство и
наука и
есть сфера природная, чувственная, видимая.
Эта темная магия
есть и в позитивной
науке, поскольку она своекорыстно хочет овладеть природой путем человекобожества, путем змииным.
Ведь и
наука в пределе своем хочет найти философский камень и жизненный эликсир, и многие элементы магии и алхимии
будут научно возрождены.
Всего, что знал еще Евгений, // Пересказать мне недосуг; // Но в чем он истинный был гений, // Что знал он тверже всех наук, // Что было для него измлада // И труд, и мука, и отрада, // Что занимало целый день // Его тоскующую лень, — //
Была наука страсти нежной, // Которую воспел Назон, // За что страдальцем кончил он // Свой век блестящий и мятежный // В Молдавии, в глуши степей, // Вдали Италии своей.
Неточные совпадения
Городничий. Также, если
будет ваше желание, оттуда в уездное училище, осмотреть порядок, в каком преподаются у нас
науки.
Верь мне, что
наука в развращенном человеке
есть лютое оружие делать зло.
Г-жа Простакова. Без
наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою
был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом
был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Г-жа Простакова. Не трудись по-пустому, друг мой! Гроша не прибавлю; да и не за что.
Наука не такая. Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет — что считать? Деньги
есть — сочтем и без Пафнутьича хорошохонько.
3) Устраивать от времени до времени секретные в губернских городах градоначальнические съезды. На съездах сих занимать их чтением градоначальнических руководств и освежением в их памяти градоначальнических
наук. Увещевать
быть твердыми и не взирать.