Неточные совпадения
В соборном, церковном опыте дано бытие, душа
мира, мать-земля до рационалистического распадения
на субъект и объект, до всякого отвлеченного знания.
Отщепленной от народного целого интеллигенции всего
мира поверилось, что она окончательно вступила в третий фазис развития, окончательно освободилась от пережитков прошлого, что знанием для нее исчерпывается восприятие
мира и сознательное отношение к
миру, что все человечество тогда лишь станет
на высоту самосознания, когда вырвет из своей души семя веры и отдастся гордому, самодержавному, всесильному знанию.
Знание этого
мира основано
на исконной и исключительной вере в него; знание
мира иного предполагает прежде всего отречение от этой исключительной и исконной веры и свободную веру в иной
мир.
Что Христос умер
на кресте смертью раба, что Правда была распята, — это факт, который все знают, который принуждает и насилует, его признание не требует ни веры, ни любви; этот страшный факт дан всему
миру, познан
миром.
Отсутствие благодати,
на которое жалуются скептики, есть лишь обратная сторона их направления воли, их рассудочности, их привязанности к чувственному
миру видимых вещей.
Значит, в процессе познания внешнего
мира объект трансцендентен в отношении к познающему я, но, несмотря
на это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем
мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий в
мире не-я (материал знания), а другой стороной совершающийся в
мире «я» (сравнивание)».
Если
мир не-я переживается в опыте не только через его действия
на субъект, а и сам по себе, в своей собственной внутренней сущности, то это значит, что опыт заключает в себе также и нечувственные элементы и что связи между вещами даны в опыте.
И Лосский принужден допустить, что бытие входит в знание, в суждение, разрывая пространство и время, что действительность дана нам вне времени и вне пространства, что в суждении присутствует и то, что было 1000 лет тому назад, и то, что находится
на другом конце
мира.
Однако в конце он говорит: «Наш мистический эмпиризм особенно подчеркивает органическое, живое единство
мира, а потому
на почве нашей теории знания должна вырасти онтология, близкая по содержанию к онтологии древних или новейших рационалистов».
Возможно ли сознательно освободиться от соблазнительной дилеммы: возложить
на Творца вину за зло, содеянное творением, и вызвать образ злого бога или совсем отрицать объективность зла в
мире?
Те, что отвергают Бога
на том основании, что зло существует в
мире, хотят насилия и принуждения в добре, лишают человека высшего достоинства.
Для христианского сознания земля и происходящее
на ней имеет абсолютное и центральное значение; она не может быть рассматриваема как один из многих
миров, как одна из форм в числе бесконечно многих форм бытия.
На земле, в земной истории человечества есть абсолютное касание иного
мира, и точка этого касания единична и неповторима в своей конкретности.
Ясно, что множественность и повторяемость в индийской философии и религии, отрицание смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой
на спасительный конец истории
мира.
[Этим я лишь отрицаю религиозный дуализм, который разрывает
мир на добрый дух и злую плоть.
Он Божественный посредник между Отцом и дитятею-миром, восставшим
на Отца и отпавшим от Него.
Но грех потому искупляется, и мир-дитя потому имеет оправдание, что в нем рождается совершенное, божественное, равное Отцу дитя-Христос, что в нем является Логос во плоти и принимает
на себя грехи
мира, что дитя-Христос жертвует собой во имя спасения дитяти-мира.
Духа в истории
мира не было бы соборного действия Промысла, не было бы отблеска Божества
на всем, что творится в истории, во вселенской культуре, в общественности, не было бы космического единства человечества.
Лилась кровь в языческом
мире, умилостивлялось божество жертвой в самых разнообразных формах, но искупление не совершалось, надежда
на спасение,
на вечную жизнь не являлась.
Если Христос — Сын Божий, Логос, то
мир имеет Смысл и у меня есть надежда
на вечное спасение; если Христос — человек, то
мир бессмыслен и нет для меня религии спасения.
Христос умер
на кресте — эту слабость видит весь
мир...
Искушения христианской истории отразились
на историческом христианстве, которое оказалось компромиссом подлинной религии Христа с царством князя этого
мира.
Западный папизм был слишком явным соблазном князя
мира сего, продолжением языческого царства — imperium romanum, [Римская империя (лат).]
на которую слишком походит католическая церковь.
На православном Востоке, в Византии, христианский
мир подвергся другому соблазну, соблазну цезарепапизма: там царя признали заместителем Христа и человека этого почти обоготворили.
Исключительно аскетическое религиозное сознание отворачивалось от земли, от плоти, от истории, от космоса, и потому
на земле, в истории этого
мира языческое государство, языческая семья, языческий быт выдавались за христианские, папизм и вся средневековая религиозная политика назывались теократией.
На пустом месте религиозного сознания христианского
мира, которое до сих пор заполнялось ложью, появился гуманизм и стал поднимать человека, ставить его
на ноги.
Только новое религиозное сознание может осмыслить все, что произошло нового с человеком, может ответить
на его недоумение, излечить его от тяжкой болезни дуализма, которой страдало все христианство в истории и которое передалось
миру, с христианством порвавшему.
Социализм верит, что старый
мир разрушится, что над старым злом будет произнесен окончательный суд, что настанет совершенное состояние
на земле, царство человеческой правды, что люди будут как боги.
Спасающейся личности предназначено жить в божественном космосе, в преображенном
мире, и надежда
на спасение есть надежда
на всеобщее воскресение, воскресение мировой плоти.
Раздвоения этого
мира на добрую и злую стихию, роста не только добра, но и зла обычное прогрессистское сознание не замечает.
Только в свете религиозного сознания видна двойственность исторических судеб человечества, видно грядущее в
мире разделение
на конечное добро и конечное зло, виден трагический и трансцендентный конец истории, а не благополучный и имманентный.
Смысл мировой истории не в благополучном устроении, не в укреплении этого
мира на веки веков, не в достижении того совершенства, которое сделало бы этот
мир не имеющим конца во времени, а в приведении этого
мира к концу, в обострении мировой трагедии, в освобождении тех человеческих сил, которые призваны совершить окончательный выбор между двумя царствами, между добром и злом (в религиозном смысле слова).
Этот мистический брак существовал лишь
на высших ступенях посвящения в тайну любви, но от него пойдет преображение
мира.
Христос принял
на себя все страдания
мира — последствия греха, чтобы победить их в корне, искупить грех и тем сделать зло бессильным над судьбой
мира и человека.
Церковь освящает не христианское государство, а языческое государство, признает неизбежность начала власти и закона против анархии и распада в
мире природном и благословляет власть
на служение добру, никогда не благословляя злых деяний власти.
Обострение этого вопроса, требование его решения в свете высшего религиозного сознания обозначает, что церковь как процесс в
мире находится
на перевале.
Старые гностики — все же рационалисты, хотя и с богатой, творческой фантазией, не могли постигнуть тайны преосуществления, которое распространяется и
на весь материальный
мир.
Мистика еретическая и сектантская довольствуется преображением 1/10
мира, а 9/10 согласна оставить
на погибель.
Замечательнейший современный теософ-оккультист Р. Штейнер [См. недавно вышедшую его книгу «Die Geheimwissenschaft im Umriss».] разлагает человека
на ряд скорлуп, наложенных одна
на другую, и выводит все эти скорлупы из эволюции иных планетных
миров.
И ложь есть во всяком перенесении
на абсолютную жизнь Божества категорий половой эротики, имеющей значение лишь в отношении к
миру, к творению.
Но это замечательная, единственная в своем роде книга. Des Esseintes, герой «A rebours», его психология и странная жизнь есть единственный во всей новой литературе опыт изобразить мученика декадентства, настоящего героя упадочности. Des Esseintes — пустынножитель декадентства, ушедший от
мира, которого не может принять, с которым не хочет идти ни
на какие компромиссы.
Этот новый пустынножитель создает себе иной
мир, ни в чем не похожий
на низкую современную действительность, отдается ему с готовностью пожертвовать своей жизнью.
Постепенно уходит он от
мира, уединяется, окружает себя иным
миром любимых книг, произведений искусства, запахов, звуков, создает себе искусственную чувственную обстановку, иллюзию иного
мира,
мира родного и близкого. Des Esseintes грозит гибель, доктор требует, чтоб он вернулся к обыкновенной здоровой жизни, но он не хочет идти ни
на какие компромиссы с ненавистной действительностью.
Католический разрыв церковного общества
на две части сказался еще в том, что
мир был лишен священного писания как непосредственного источника религиозной жизни и духовенство стало между Евангелием и душами человеческими.
Таинственный промысел Божий в истории установил для таинственных целей разделение христианского
мира на тип восточноправославный и западнокатолический.