Неточные совпадения
В акте веры есть уже начало искупления вины, и в нем дано виденье невидимых вещей
иного мира.
Почему мы знаем этот видимый, эмпирический
мир, в
мир же
иной,
мир невидимый мы только верим?
От
мира же
иного воля наша отвернулась, наша вера в
иной мир или слаба, или совсем отсутствует, поэтому мы не знаем
иного мира, наше отношение к нему необязательно и непринудительно.
Для данного
мира действительности,
мира видимого, объекта знания, волевой акт свободного избрания, т. е. акт веры, уже совершен, совершен в таинственной глубине бытия; для
мира же
иного,
мира невидимых вещей, мы вновь должны совершить акт свободного волевого избрания, избрания того
мира предметом своей любви, т. е. акт веры.
В вере, в обличении невидимых вещей, в волевом избрании
иных миров есть риск и опасность.
Но представим себе, что стены разбиты и ворвались в эту комнату силы
иного, трансцендентного по отношению к ней
мира, силы, отличные от действующих в этом помещении.
Но в замкнутое помещение нашего
мира могут прорваться силы
иного мира, силы божественные, благодатные.
Ведь закономерность действия сил природы ничего не говорит о невозможности существования
иных сил и ничего не знает о том, что произойдет, когда
иные силы войдут в наш
мир.
Отрицание же сил
иного мира — вне компетенции науки, призванной лишь открывать закономерность данного
мира.
Вера в Троичность есть вера в
иной мир, в здоровое, неограниченное бытие, которое не связано ни законом тождества, ни законом исключения третьего.
Наука верно учит о законах природы, но ложно учит о невозможности чудесного, ложно отрицает
иные миры.
Поэтому неясно, что же дает его теория знания для мистического познания
иных миров?
Вот место в книге Лосского, которое изобличает онтологическую ее подкладку: «Наряду с этим
миром конечных вещей мы если не знаем, то все же чуем присутствие
иного мира,
мира абсолютного, где существенная сторона утверждения сохраняется, а отрицания нет: там нет исключительности, внеположности, ограниченности конечного
мира.
Истончившийся и разложившийся натурализм в искусстве незаметно переходит в декадентство, а затем в символизм, который есть уже переход к
иному миру.
На земле, в земной истории человечества есть абсолютное касание
иного мира, и точка этого касания единична и неповторима в своей конкретности.
Идея переселения души, отделения души от плоти этого
мира и перехода из этого
мира в совершенно
иной, противоположна вере в воскресение плоти и космическое спасение человечества и
мира путем Церкви и истории.
Отрицание Бога,
иного мира и всего трансцендентного признали достаточным основанием того пафоса, по которому человек божествен, человек имеет бесконечные права, человеку предстоит блестящее будущее.
Эта отвлеченная, безрелигиозная мистика имела симптоматическое значение, она была переходом к
иному миру и
иной жизни.
Замечательнейший современный теософ-оккультист Р. Штейнер [См. недавно вышедшую его книгу «Die Geheimwissenschaft im Umriss».] разлагает человека на ряд скорлуп, наложенных одна на другую, и выводит все эти скорлупы из эволюции
иных планетных
миров.
Теософия не видит той вины, которая связана с бездонной тайной свободы, свободы сверхприродной, не вмещающейся ни в какую эволюцию, хотя бы и эволюцию
иных миров.
Всякое истинное творчество, творчество ли поэта, философа или
иного творца, предполагает аскетизм, освобождение от «
мира».
Этот новый пустынножитель создает себе
иной мир, ни в чем не похожий на низкую современную действительность, отдается ему с готовностью пожертвовать своей жизнью.
Постепенно уходит он от
мира, уединяется, окружает себя
иным миром любимых книг, произведений искусства, запахов, звуков, создает себе искусственную чувственную обстановку, иллюзию
иного мира,
мира родного и близкого. Des Esseintes грозит гибель, доктор требует, чтоб он вернулся к обыкновенной здоровой жизни, но он не хочет идти ни на какие компромиссы с ненавистной действительностью.
Культура в своем цветении всегда символична, полна знаками
иного, потустороннего, она зарождается в храме и из храма идет в
мир.
Неточные совпадения
"Мудрые
мира сего! — восклицает по этому поводу летописец, — прилежно о сем помыслите! и да не смущаются сердца ваши при взгляде на шелепа и
иные орудия, в коих, по высокоумному мнению вашему, якобы сила и свет просвещения замыкаются!"
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются
иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в
мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
— А зачем же так вы не рассуждаете и в делах света? Ведь и в свете мы должны служить Богу, а не кому
иному. Если и другому кому служим, мы потому только служим, будучи уверены, что так Бог велит, а без того мы бы и не служили. Что ж другое все способности и дары, которые розные у всякого? Ведь это орудия моленья нашего: то — словами, а это делом. Ведь вам же в монастырь нельзя идти: вы прикреплены к
миру, у вас семейство.
И долго еще определено мне чудной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный
миру смех и незримые, неведомые ему слезы! И далеко еще то время, когда
иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облеченной в святый ужас и в блистанье главы и почуют в смущенном трепете величавый гром других речей…
Поклонник славы и свободы, // В волненье бурных дум своих, // Владимир и писал бы оды, // Да Ольга не читала их. // Случалось ли поэтам слезным // Читать в глаза своим любезным // Свои творенья? Говорят, // Что в
мире выше нет наград. // И впрямь, блажен любовник скромный, // Читающий мечты свои // Предмету песен и любви, // Красавице приятно-томной! // Блажен… хоть, может быть, она // Совсем
иным развлечена.