Неточные совпадения
Как к бытию вообще, так и к бытию абсолютному, бытию Божьему нельзя прийти, нельзя доказать
Бога, можно только изойти от
Бога, изначально открыть
Бога в себе.
Без
Бога, без божественного сознания не только
Бога, но и мира и человека нельзя познать, так
как рациональность субъекта ничего не может поделать с иррациональностью объекта.
Бог должен быть, но
Бога никогда и не будет, так
как процесс осуществления
Бога — долженствования не имеет завершения, не имеет конца.
Соблазн манихейского дуализма, соблазн увидеть два равносильных начала бытия, двух
богов, в том и коренится, что абсолютное и относительное рассматривают в одной плоскости,
как соотносительные и конкурирующие силы.
Но начало зла одинаково не находится ни в
Боге, ни вне
Бога (
как бытие самостоятельное).
Зло находится вне сферы бытия, рождается из небытия и в небытие возвращается; оно не обладает силой, почерпнутой из божественного источника, и так же мало есть сила, противоположная
Богу,
как бытие иное, конкурирующее.
Бог и зло ни в
каком смысле не сравнимы и не сопоставимы; их нельзя признать ни равносильными началами (дуализм), ни зло подчиненным
Богу (пантеизм); к их отношениям неприменима ни ответственность, ни конкуренция.
Никакой своей цели, своего нового бытия дух зла не мог выдумать, так
как вся полнота бытия заключена в
Боге; выдумка его могла быть лишь ложью, лишь небытием, выдавшим себя за бытие, лишь карикатурой.
Соблазн змииного, люциферианского знания не потому греховен, что знание греховно, а потому, что соблазн этот есть незнание, так
как знание абсолютное дается лишь слиянием с
Богом.
Бог лучше знал,
какое творение совершеннее и достойнее, чем рационалистическое, рассудочное сознание людей, беспомощно останавливающихся перед великой тайной свободы.
Поняв свою свободу
как свободу от
Бога,
как отпадение и восстание, творение поработилось, свободу потеряло.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так
как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся
Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения
Бога и человечества.
Силой божественной любви Христос возвращает миру и человечеству утраченную в грехе свободу, освобождает человечество из плена, восстанавливает идеальный план творения, усыновляет человека
Богу, утверждает начало богочеловечности,
как оно дано в идее космоса.
В Ветхом Завете и язычестве
Бог открывается человеку
как Сила, но он еще не Отец; люди сознают себя не детьми
Бога, а рабами; отношение к
Богу основано не на любви и свободе, и на насилии и устрашении.
Человечество жаждало Спасителя, явления в мире самого
Бога, так
как натуральные человеческие пути были изжиты и привели к ужасу и мраку.
Жертва, принесенная человеком, его кровь и страдания, не может искупить греха, не спасает, так
как не соответствует всей безмерности содеянного преступления и не есть еще действие совместное с
Богом, не есть еще богодейство.
Это было бы то же,
как если бы
Бог создал творение неспособным к греху, насильственно совершенным и потому лишенным свободы.
Процесс истории привел человечество XIX века к идее прогресса, которая стала основной, вдохновляющей, стала
как бы новой религией, новым
богом.
Идея прогресса и есть идея смысла истории, истории
как пути к
Богу, к благодатному концу, к Царству Божьему.
Бог как бы ждет от человека свободного и творческого почина.
Для этого сознания
Бог и человек, божественная и человеческая воля в Христе, дух и плоть, небо и земля так и остаются несоединенными и несоединимыми, так
как чудо претворения и преосуществления малому разуму недоступны.
Сведенборг не в силах постигнуть тайну Троичности Божества, Троичность представляется ему трехбожием; он все говорит, что Христос есть единственный
Бог, что
Бог — человек, что Троичность находится внутри Христа,
как Его свойство.
В истинной теургии творится не
Бог и
боги,
как того хочет религия человекобожества; теургия есть творчество с
Богом, творчество божественного в мире, продолжение творения
Бога.
В творчестве теургическом нисходит
Бог и сам участвует в творческом процессе, в творчестве теургическом человек зовет
Бога себе на помощь, а
Бог обращается к человеку
как к сотруднику в завершении дела творения.
Свята и любовь, свято и искусство, свята и философия
как творческий подъем и вдохновение,
как творческий путь к новому Космосу, созидать который
Бог призвал человечество.
Этот тип мистического опыта дан уже у бл. Августина, который разговаривает с
Богом,
как страстный любовник, и для которого божественное — объект, а не основа.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать,
какую честь
бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот
какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава
богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Артемий Филиппович (в сторону). Эка, бездельник,
как расписывает! Дал же
бог такой дар!
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело,
какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь,
как курица»; а в другом словно бес
какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И
как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.