Неточные совпадения
Только ветхозаветные пророки возвысились над религией кровавой
жертвы, и сознание их осветилось грядущей религией
любви и бескровной
жертвы; только греческие философы-мудрецы начали прозревать Логос за бессмысленными силами природы.
Религия Христа не есть уже религия
жертвы и закона, а религия
любви и свободы.
В религии Христа кровавая
жертва заменяется
жертвой бескровной — евхаристией, приобщением к вселенской
жертве Христа, отменившей все другие
жертвы, а Закон заменяется свободной
любовью.
Богу нужны не
жертвы и истязания, а свободная
любовь человека, свободное соединение человеческого с божеским.
Революционеры, пламенно верующие в социальное спасение человечества и земной рай, исповедуют ложную антропологию, обратную христианской, и их завет есть завет
жертвы, а не
любви.
Религия Христа есть завет
любви, а не
жертвы, религия Спасителя — Сына Божьего, а не спасителей-человеков.
Историческое христианство не осуществило в человеческой жизни завета
любви и слишком часто сбивалось на старый завет
жертвы.
Руслан томился молчаливо, // И смысл и память потеряв. // Через плечо глядя спесиво // И важно подбочась, Фарлаф, // Надувшись, охал за Русланом. // Он говорит: «Насилу я // На волю вырвался, друзья! // Ну, скоро ль встречусь с великаном? // Уж то-то крови будет течь, // Уж то-то
жертв любви ревнивой! // Повеселись, мой верный меч, // Повеселись, мой конь ретивый!»
Неточные совпадения
— То есть вы этим выражаете, что я хлопочу в свой карман. Не беспокойтесь, Родион Романович, если б я хлопотал в свою выгоду, то не стал бы так прямо высказываться, не дурак же ведь я совсем. На этот счет открою вам одну психологическую странность. Давеча я, оправдывая свою
любовь к Авдотье Романовне, говорил, что был сам
жертвой. Ну так знайте же, что никакой я теперь
любви не ощущаю, н-никакой, так что мне самому даже странно это, потому что я ведь действительно нечто ощущал…
«Другого человека я осудил бы, разумеется, безжалостно, но ее — не могу! Должно быть, я по-настоящему привязался к ней, и эта привязанность — сильнее
любви. Она, конечно,
жертва», — десятый раз напомнил он себе.
Он выбивался из сил, плакал, как ребенок, о том, что вдруг побледнели радужные краски его жизни, о том, что Ольга будет
жертвой. Вся
любовь его была преступление, пятно на совести.
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в душе у него теплилась вера в дружбу, в
любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее власть и права и приносил ей
жертвы.
«Ужели мы в самом деле не увидимся, Вера? Это невероятно. Несколько дней тому назад в этом был бы смысл, а теперь это бесполезная
жертва, тяжелая для обоих. Мы больше года упорно бились, добиваясь счастья, — и когда оно настало, ты бежишь первая, а сама твердила о бессрочной
любви. Логично ли это?»