Неточные совпадения
О. Конт был не только верующий по своей психологической природе, но и настоящий мистик: он верил в человечество, которое сближалось для него с вечной женственностью христианской мистики, и кончил построением позитивной религии человечества с
культом, напоминающим католичество.
Нельзя выделить из жизни философию, искусство,
культ.
Вся культура развивается из
культа, это исторически и научно установлено;
культ же есть объективирование религиозной мистики, и в нем нет никакой рационализации.
Эпоха не только самая аскетическая, но и самая чувственная, отрицавшая сладострастье земное и утверждавшая сладострастье небесное, одинаково породившая идеал монаха и идеал рыцаря, феодальную анархию и Священную Римскую империю, мироотрицание церкви и миродержавство той же церкви, аскетический подвиг монашества и рыцарский
культ прекрасной дамы, — эпоха эта обострила дуализм во всех сферах бытия и поставила перед грядущим человечеством неразрешенные проблемы: прежде всего проблему введения всей действительности в ограду церкви, превращения человеческой жизни в теократию.
Во имя мистической покорности воздвигали люди средневековья готические храмы, устремленные ввысь, шли в крестовый поход освобождать Гроб Господень, пели песни и писали философские трактаты, создавали чудесный, полный красоты
культ, любили прекрасную даму.
Эпоха, проникнутая сознанием греховности любви, была эротична до глубины своих основ, создала
культ Мадонны и влюбленности в Христа, сблизила
культ прекрасной дамы с вечной женственностью мировой души.
Даже в
культе Мадонны, священном в своей основе, был дурной уклон, уклон к религии женственного божества.
Гюисманс замечателен как исследователь католического
культа и католической мистики, книги его наполнены глубокими мыслями о готике, о литургике, о примитивах, о мистических книгах и ценными замечаниями по истории искусства и литературы.
Дюрталь ходит в церковь, плененный красотой католического
культа.
Католическая культура создала великие храмы, великий
культ, великую эстетику и мистику, великие книги.
Гюисманс не был еще католиком, когда уже зачитывался христианскими мистиками, любил храмы и
культ, он давно уже любил католическую культуру.
Католическая мистика и католический
культ — чувственны, чувственны прежде всего, в них есть сладость и истома, что-то влекущее и обезволивающее.
Избыток принуждающей воли и власти в католической иерархии имеет обратной своей стороной избыток чувственности и пассивности в католическом
культе и в мистике подчиненных и пасомых.
Гюисманс углубляется до исследования тончайшей мистики цветов, животных, красок, вообще религиозной символики. «La Cathédrale» — это книга о католических храмах,
культе и символике, она неоценима для тех, кто хочет изучить католичество в тончайших его изгибах.
Ведь всякая культура связана с
культом, в
культе даны уже богатства и ценности культурного творчества.
Католичество вдохновляла объективная, сверхчеловеческая цель и ценность; прекрасные храмы, статуи и картины, богатый
культ и культуру ставило оно выше счастья человеческого, пользы людской.
В основе обедненной, оскопленной, аскетической культуры лежит мотив рационалистического иконоборства, вражда к мистической символике
культа, переходящая и на всю культуру.
Богатая культура, культура красивая и творческая связана кровно с христианской мистикой и символикой, с
культом, с тем духом, который создал икону, зажег перед ней лампаду и воскурил ладан.
Великая всенародная культура есть прежде всего великий всенародный
культ, всенародный храм, в котором и из которого все творится.
Неточные совпадения
А Лидия поучительно внушала ему, что в
культе мадонны слишком явны элементы языческие, католичество чувственно, эстетично…
— «Сократы, Зеноны и Диогены могут быть уродами, а служителям
культа подобает красота и величие», — знаешь, кто сказал это?
Там нет глубоких целей, нет прочных конечных намерений и надежд. Бурная жизнь не манит к тихому порту. У жрицы этого
культа, у «матери наслаждений» — нет в виду, как и у истинного игрока по страсти, выиграть фортуну и кончить, оставить все, успокоиться и жить другой жизнью.
Он надивиться не мог и дал себе слово глубже вникнуть в источник этого характера. И Марина улыбалась ему в художественном очерке. Он видел в ней не просто распущенную дворовую женщину вроде горьких, безнадежных пьяниц между мужчинами, а бескорыстную жрицу
культа, «матерь наслаждений»…
Ему припомнились все жестокие исторические женские личности, жрицы кровавых
культов, женщины революции, купавшиеся в крови, и все жестокое, что совершено женскими руками, с Юдифи до леди Макбет включительно. Он пошел и опять обернулся. Она смотрит неподвижно. Он остановился.