Цитаты со словом «меня»

Область
поиска
Область
поиска
Путем этим шли все мыслители-мистики; шел, наприм., близкий мне по духу Франц Баадер.
Претензия эта оправдывается тем, что истина не мною выдумана и открыта, ибо я исповедую религию Христа.
В книге этой, думается мне, есть внутреннее единство и внутренняя последовательность, хотя и нет достаточного внешнего единства и внешней последовательности.
Я был бы счастлив, если б книгой этой обострил в современном сознании ряд жгучих религиозно-философских проблем, особенно в сознании людей, вступивших на путь религиозно-мистический.
Я думаю, что это обычное рассуждение в корне ложно.
Да и не только гении и дарования, не только бл. Августины, Я. Бёме и Платоны могут сказать что-то.
Хомяков хорошо говорит о своей властной уверенности, о своем дерзновении, о своем непомерном притязании: «этим правом, этой силой, этой властью обязан я только счастью быть сыном Церкви, а вовсе не какой-либо личной моей силе.
Все, что я скажу в этой книге, будет дерзающей попыткой сказать «что-то», а не «о чем-то», и дерзость свою я оправдываю так же, как оправдывал ее Хомяков.
Я не чувствую себя покинутым в познании бытия, и гносеология моя не есть гносеология покинутости.
[В этом я сознательно возвращаюсь к традициям Киреевского и Хомякова.]
С самого начала я прекращаю всякий разговор на чисто гносеологической почве потому, что отрицаю самую эту почву.
Первое слово гносеологии я считаю уже ложью, уже уклоном, я отвергаю место, на котором она стоит.
Поэтому оправдывать себя перед гносеологами по критериям, выдуманным самими гносеологами, я отказываюсь, и отказываюсь вполне правомерно: я отрицаю их критерии, не признаю их суда, считаю противозаконной всю их деятельность.
Законы моей страны — не гносеологические законы, в своей стране я не совершаю гносеологических преступлений, потому что такой буржуазной классификации преступлений не существует на моей родине.
Поэтому и оправдываться я должен только перед законами собственной страны.
Я не сторонник прагматизма, но думаю, что симптоматическое его значение огромно.
Должен оговориться, что под гносеологией я все время имею в виду гносеологию критицизма, гносеологию Канта и неокантианцев.
В этом смысле гносеологию я с самого начала радикально отрицаю, но вообще гносеологию я, конечно, признаю.
Тот взгляд на связь философии с религией, который я здесь высказываю, может и должен найти свое гносеологическое выражение; моя точка зрения предполагает и определенную гносеологию, резко отличную от гносеологии «критической».
На протяжении этой книги я все время буду отстаивать определенную гносеологию, но гносеология эта такова, что она, по существу, не есть верховная инстанция, не может строиться без предпосылок, она подчинена, она вторична.
Для познания научного я утверждаю прагматический позитивизм, для познания высшего — мистический реализм, для критической гносеологии — этой дурной метафизики — не остается места.
Да простит мне читатель интуитивно-афористическую форму изложения, преобладающую в этой книге. Но форма эта не случайно явилась и не выдумана, форма эта внутренне неизбежна, она вытекает из основного устремления духа и не может быть иной. Для меня вера есть знание, самое высшее и самое истинное знание, и странно было бы требовать, чтобы я дискурсивно и доказательно обосновывал и оправдывал свою веру, т. е. подчинял ее низшему и менее достоверному знанию.
Три решения я бы формулировал так: 1) верховенство знания и отрицание веры, 2) верховенство веры и отрицание знания, 3) дуализм знания и веры.
Воспринимаемая мною чернильница принудительно мне дана, как и связь частей суждения; она меня насилует, как и весь мир видимых вещей; я не свободен принять ее или не принять.
Через знание мир видимых вещей насильственно в меня входит.
То, что мне доказано, то уже неотвратимо для меня.
Когда я житейски говорю, что твердо знаю о существовании души у моего ближнего, то этим я утверждаю элементарную метафизику, основу метафизики наукообразной.
Рационализм кантовской и вообще критической философии я вижу в сознательном отвлечении познания от целостного процесса жизни.
[На критике критицизма я подробно остановлюсь в главе «Гносеологическая проблема».]
Я верю в Бога моего не потому, что доказано мне бытие Его, что принужден к принятию Его, что гарантирован я залогами с небес, а потому, что люблю Его.
Я ставлю все на карту, рискую, отрекаюсь от благоразумной рассудочности.
Нужно совершить переизбрание, избрать новый объект любви, т. е. отречься от старой любви к данной действительности, уже мне гарантированной, мне навязанной, сбросить с себя ветхого человека и родиться к новой жизни в новой, иной действительности.
Скептицизм всегда корыстен, всегда есть болезненная гипертрофия чувства своего малого «я».
Та же неспособность выйти из своего «я» есть и в рационализме.
Вера есть раскрытие в своем «я» иного, божественного, выход из «я» и отдавание себя высшему.
Все более открывается, что победоносные возражения науки против возможности чуда, в сущности, основаны на особенной вере, я бы даже сказал, на суеверии.
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо: наука и религия говорят одно и то же о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы чудо невозможно и чуда никогда не было.
Я приведу основной пример из религиозной жизни, из которого ясна будет и сущность чудесного, и сущность веры в ее отношении к знанию.
Я реально воспринимаю сыпь на лице, но здоровая сущность лица не в сыпи.
Все оторванное от меня, далекое, чуждое я воспринимаю как давящую материальную необходимость.
Все близкое, родное, со мной соединенное я воспринимаю как свободу.
Я именно и утверждаю, что в так называемом «иррациональном переживании» или, по моей терминологии, в первичном нерационализированном сознании совершается самое подлинное познание бытия, совершается то касание сущего, которое не может не быть и познанием.
Если я попробую усомниться в твердости математического естествознания, то вся кантианская гносеология распадется в прах.
Эту точку зрения я бы назвал творческим реализмом и еще назвал бы мистическим реализмом.
Когда я говорю с братом по духу, у которого есть та же вера, что и у меня, мы не уславливаемся о смысле слов и не разделены словами, для нас слова наполнены тем же реальным содержанием и смыслом, в наших словах живет Логос.
Я не хочу, цельным духом своим не хочу находиться во власти номинализма языка и формализма логики, для которых «бытие» форма суждения, во всяком изреченном «есть» дана лишь часть суждения.
И я знаю, что я прав, разрубая этот узел, что я служу истине, порывая со всяким формализмом и номинализмом.
Я ведь отлично знаю, какой реальный смысл и реальное содержание имеет изреченная мною мысль, когда я говорю: «то-то есть», а «того-то нет».
Я знаю, знаю, что не мое бытие и не бытие мира зависит ох суждения, от связки «есть», а суждение со всеми его частями зависит от моего бытия и бытия мира.
 

Цитаты из русской классики со словом «меня»

Смотреть все цитаты из русской классики со словом «меня»

Предложения со словом «я»

Значение слова «меня»

Афоризмы русских писателей со словом «я»

Отправить комментарий

@
Смотрите также

Значение слова «меня»

меня́. Род. и вин. п. от я.

Все значения слова «меня»

Предложения со словом «я»

  • – Могу я узнать причину, побудившую вас на столь опрометчивый шаг? Вас кто-то обидел?

  • – Мы оба сами пришли сюда в разное время. Так что, если тебе будет немного грустно, ты можешь поговорить с нами, – сказал я уже более ласково.

  • – Так это когда было, – говорю, – всему же своё время. Сейчас вот я уже хочу жениться и не собираюсь всё бросать и искать ветра в поле.

  • (все предложения)

Синонимы к слову «я»

Ассоциации к слову «меня»

Правописание

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я