Неточные совпадения
Призванность славянства предчувствовали многие чуткие
люди на Западе.
Странник — самый свободный
человек на земле.
Эти
люди странно понимают взаимное примирение и воссоединение враждующих партий и направлений, так понимают, как понимают католики соединение церквей, т. е. исключительно присоединение к одной стороне,
на которой вся полнота истины.
История, творящая ценности, по существу трагична и не допускает никакой остановки
на благополучии
людей.
И
на вершинах европейской культуры подлинно культурный европейский
человек не может чувствовать презрения к своим древним истокам.
Именно те, кого Горький называет неудачным термином «богоискатели», вот уже много лет пытаются перенести центр тяжести внутрь
человека, в его глубину, и возложить
на личность человеческую огромную ответственность за жизнь.
Они-то и борются с безответственностью, с возложением ответственности
на силы, вне
человека находящиеся.
Вся внешняя деятельность русского
человека шла
на службу государству.
И это наложило безрадостную печать
на жизнь русского
человека.
В русском
человеке нет узости европейского
человека, концентрирующего свою энергию
на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры.
Огромная, превратившаяся в самодовлеющую силу русская государственность боялась самодеятельности и активности русского
человека, она слагала с русского
человека бремя ответственности за судьбу России и возлагала
на него службу, требовала от него смирения.
Именно тогда, когда русский
человек содержался в рабстве, он был во власти неметчины, наложившей печать
на весь склад русской государственности.
Русский
человек не ставил себе задачей выработать и дисциплинировать личность, он слишком склонен был полагаться
на то, что органический коллектив, к которому он принадлежит, за него все сделает для его нравственного здоровья.
Русский
человек не идет путями святости, никогда не задается такими высокими целями, но он поклоняется святым и святости, с ними связывает свою последнюю любовь, возлагается
на святых,
на их заступничество и предстательство, спасается тем, что русская земля имеет так много святынь.
Русский
человек совсем и не помышляет о том, чтобы святость стала внутренним началом, преображающим его жизнь, она всегда действует
на него извне.
Русский
человек должен перестать возлагаться
на то, что за него кем-то все будет сделано и достигнуто.
Дуалистическое религиозное и моральное воспитание, всегда призывавшее исключительно к смирению и никогда не призывавшее к чести, пренебрегавшее чисто человеческим началом, чисто человеческой активностью и человеческим достоинством, всегда разлагавшее
человека на ангельско-небесное и зверино-земное, косвенно сказалось теперь, во время войны.
Зверино-земное начало в
человеке, не привыкшем к духовной работе над собой, к претворению низшей природы в высшую, оказывается предоставленным
на произвол судьбы.
Вся духовная энергия русского
человека была направлена
на единую мысль о спасении своей души, о спасении народа, о спасении мира.
Националисты — трезвые, практические
люди, хорошо устраивающиеся
на земле.
Мессианизм, переходящий в отрицание всякого национализма, хочет, чтобы русский народ жертвенно отдал себя
на служение делу избавления всех народов, чтобы русский
человек явил собой образ всечеловека.
Человек окончательно был водворен
на замкнутую социальную территорию,
на ней захотел он быть господином, забыл обо всем остальном мире и об иных мирах,
на которые не простирается его власть и господство.
Завоевания
человека на ограниченной, замкнутой социальной территории достигались ослаблением памяти, забвением бесконечности.
На более глубокую почву должна быть поставлена та истина, что величайшие достижения человеческой общественности связаны с творческой властью
человека над природой, т. е. с творчески-активным обращением к космической жизни, как в познании, так и в действии.
Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что
человек — космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности
на поверхности земли, что он находится в общении с миром глубины и с миром высоты.
Жизнь мирового города есть жизнь
человека на свободе, жизнь автономная, независимая от священного авторитета, секуляризированная.
Наша непластическая, неархитектурная эпоха создает только безобразные дома и безобразную одежду, делает улицы отталкивающими для эстетически чуткого
человека и оставляет нас
на эстетическое пропитание стариной.
Человеку как будто не дано оставаться
на высоте в слишком мирной, довольной, благополучной жизни.
И даже отпадавшие от православия русские
люди остаются православными по своему душевному типу, и труднее всего им постигнуть католическую культуру и душевный тип,
на ее почве вырастающий.
На войне разрушают физическую оболочку
человека, ядро же
человека, душа его может остаться не только не разрушенной, но может даже возродиться.
Очень характерно, что более всех боятся войны и убийства
на войне — позитивисты, для которых самое главное, чтобы
человеку жилось хорошо
на земле, и для которых жизнь исчерпывается эмпирической данностью.
Отношение к войне очень разделяет
людей на два типа, которым трудно сговориться.
Одни смотрят
на войну, как и
на все
на свете, с частной точки зрения, с точки зрения личной или семейной жизни, блага и счастья
людей или их страдания и несчастья.
Частная точка зрения
на жизнь, имеющая в виду исключительно благо или несчастья
людей — Петр́ов и Ив́анов, — не есть непременно обывательская, безыдейная точка зрения, — она может быть и очень идейной, принципиальной.
В действительности же номинализм этого миросозерцания идет дальше, он разлагает и
человека, принужден отвергнуть реальность души
человека, всегда ведь связанной с бесконечной глубиной бытия мирового, и выбрасывает
человека на поверхность.
Но эта слабость и узость человеческого сознания, эта выброшенность
человека на поверхность не может быть опровержением той великой истины, что каждый
человек — всемирный по своей природе и что в нем и для него совершается вся история.
Так
на войне, слишком жалея
людей, можно привести к тому, что погибнет еще большее количество
людей.
Но в действительности глубоко «буржуазны» эти частные социальные мировоззрения, выбрасывающие
человека на поверхность и замыкающие его в его интересах, в его перспективах благополучия и «частного» земного рая.
Всякий чуткий
человек, не доктринер, понимает, что нынешний исторический день в России выдвигает в политике
на первый план задачи управления, организации ответственной власти, а не задачи чисто законодательного творчества и реформ.
Личная пригодность
человека для общественного дела отступает
на второй план перед условной и рутинной фразеологией.
Огромная масса
людей принимает
на веру слова и категории, выработанные другими, вампирически живет чужим опытом.
Русского
человека слишком легко заедает «среда», и он слишком подвержен эмоциональным реакциям
на все внешнее.
Идея демократии была осознана и формулирована в такую историческую эпоху, когда религиозное и философское сознание передовых слоев европейского человечества было выброшено
на поверхность и оторвано от глубины, от духовных истоков
человека.
Но декларация прав
человека и гражданина
на практике, в демократических революциях, в массовых общественных движениях очень мало проводилась в жизнь и вытеснялась утилитарно-общественными интересами.
В России рецепция идей демократии произошла
на почве позитивистической и материалистической настроенности и сознания и была оторвана от идеалистической идеи прав
человека и гражданина.
Духовный опыт
человека,
на котором только и может быть основана метафизика, есть единственное доказательство существования Бога.
Трагизм ситуации
человека заключается в том, что он принужден жить в природном и объективированном порядке, т. е. доля действия
на него необходимости больше доли действия в нем свободы.
Христианство некогда совершило величайшую духовную революцию, оно духовно освободило
человека от неограниченной власти общества и государства, которая в античном мире распространялась и
на религиозную жизнь.
На почве такого сознания невозможно разрешение проблемы отношений
человека и общества.
Эта метафизика основана
на примате общества над человеческой личностью, хотя и при предположении, что
человек может от этого примата только выиграть.