Жизнь историческая, национальная,
задачи истории, борьба народов и царств, великие исторические люди — все это казалось Л. Толстому несущественным, нереальным, обманчивой и внешней оболочкой жизни.
Неточные совпадения
Но осуществление мировых
задач России не может быть предоставлено произволу стихийных сил
истории.
И справедливость мировых
задач России предопределена уже духовными силами
истории.
Традиционное применение русской интеллигенции отвлеченно-социологических категорий к исторической жизни и историческим
задачам всегда было лишь своеобразной и прикрытой формой морализирования над
историей.
Душа не раскрывается перед многообразной исторической действительностью, и энергия мысли не работает над новыми творческими
задачами, поставленными жизнью и
историей.
Мыслить над
историей и ее
задачами он отказывается, он предпочитает морализировать над
историей, применять к ней свои социологические схемы, очень напоминающие схемы теологические.
И
задача в том, чтобы конец Европы и перелом
истории были пережиты человечеством в духовном углублении и с религиозным светом.
Россия так глубоко вовлечена в самую гущу мировой жизни, что никакая русская лень и инерция не могут уже отклонить ее от решения основных
задач своей
истории.
Такого обращения к
истории у нас до сих пор почти не было, и нам не хватало соответствующих категорий для мышления над
историей и ее
задачами.
Ныне мы вступаем в новый период русской и всемирной
истории, и старые, традиционные идеи не годны уже для новых мировых
задач, которые ставит перед нами жизнь.
И эти притязания германско-европейского централизма являются великим препятствием на путях соединения Востока и Запада, т. е. решения основной
задачи всемирной
истории.
У женщин очень слабо развито чувство
истории, их очень трудно довести до сознания исторической
задачи и исторической ценности, их взгляд на жизнь — безнадежно и безвыходно «частный».
Следовательно, главная
задача истории великого человека состоит в том, чтобы показать, как умел он воспользоваться теми средствами, какие представлялись ему в его время; как выразились в нем те элементы живого развития, какие мог он найти в своем народе.
Первая
задача истории — воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая не всеми историками, — объяснить ее; не заботясь о второй задаче, историк остается простым летописцем, и его произведение — только материал для настоящего историка или чтение для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче, историк становится мыслителем, и его творение приобретает чрез это научное достоинство.
Неточные совпадения
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества
истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше. Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия. Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время — не время широких
задач».
—
История, дорогой мой, поставила пред нами
задачу: выйти на берег Тихого океана, сначала — через Маньчжурию, затем, наверняка, через Персидский залив. Да, да — вы не улыбайтесь. И то и другое — необходимо, так же, как необходимо открыть Черное море. И с этим надобно торопиться, потому что…
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им
задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую
историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Это было глубокое разочарование в путях
истории и неверие в существование еще исторических
задач.
Герцен не соглашался жертвовать личностью человеческой для
истории, для ее великих якобы
задач, не хотел превращать ее в орудие нечеловеческих целей.