Неточные совпадения
Упадочная душа любит кокетничать с Люцифером, любит
не знать,
какому Богу она служит, любит испытывать страх, всюду чувствовать опасность.
Философия ни в
каком смысле
не есть наука и ни в
каком смысле
не должна быть научной.
Казалось бы, так ясно, что философия должна быть философской, исключительно философской, а
не научной, подобно тому
как мораль должна быть моральной, религия — религиозной, искусство — художественным.
Идеал научной философии в германском критицизме
не такой грубый,
как в позитивизме французском и английском, гораздо более утонченный и усложненный.
Философия свободна от того,
каким дан нам мир, ибо ищет она истину мира и смысл мира, а
не данность мира.
И так
как подлинный пафос философии всегда был в героической войне творческого познания против всякой необходимости и всякого данного состояния бытия, так
как задачей философии всегда был трансцензус, переход за грани, то философия никогда
не была наукой и
не могла быть научной.
Философия хранит познание истины
как мужскую солнечную активность в отношении к познаваемому [Р. Штейнер в одной из первых своих работ, «Истина и наука», написанной без всякой теософической терминологии, удачно выражает творческую природу познания истины: «Истина
не представляет,
как это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то реального, но есть свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще
не существовало бы нигде, если бы мы его сами
не производили.
Творческая интуиция в философии,
как и в искусстве,
не есть произвол.
Тут нет разрешающего конца,
как не было и начала,
не виден исток.
Для философа, покорного лишь голосу вселенского разума, это человеческое требование
не обязательно и воспринимается
как неприятный шум.
Философия
не верит, что мир таков,
каким нам по необходимости навязан.
[ «Дело состоит в направленности кантианства на самое себя: поскольку кантианская трансцендентальная философия исследует познание бытия, постольку трансцендентальное философское познание систематизирует свои собственные принципы; подобным образом трансцендентальная философия будет познавать априорную форму
как внечувственно-действующее, но в логике теперь уже
не должно таиться ничего помимо того, что дается априорной теорией и познанием чувственной данности» (нем.).]
Восприятие мира
как ценности или
как смысла, по существу,
не есть научное восприятие мира, это творческий акт, а
не приспособление к необходимости.
Бергсон сознает, что философия
как творческий акт
не есть наука и
не походит на науку.
И Бергсон и Джемс
как будто бы
не видят, что понятия дискурсивной, рационалистической мысли суть приспособления к данному состоянию мира, а
не творчество.
У Бергсона и Джемса весь данный нам,
не подлинный мир есть
как бы создание науки и логических понятий, преследующих цели прагматически-корыстные.
Философское познание
не противостоит бытию,
как противоположное ему и вне его лежащее.
Истина
не есть то, что есть, то, что навязано
как данное состояние, так необходимое.
То, что есть, что дано и навязано интеллекту, то совсем еще
не есть истина и то
не обязательно, ибо, быть может, это есть, это дано и навязано лишь по рабской угнетенности духа и исчезнет
как мираж по его освобождении.
Сама истина противится миру, каков он есть,
каким он дан, иначе она
не была бы ценностью, смыслом, иначе
не жил бы в ней Логос.
Для Гегеля «различные категории
не суть собрания отдельных изолированных идей, которые мы находим в наших умах и которые мы прилагаем к вещам одну за другой, подобно тому
как мы стали бы перебирать связку ключей, пробуя их один за другим на многих замках; он пытается доказать, что категории
не суть внешние орудия, которыми пользуется разум, но элементы целого или стадии сложного процесса, который в своем единстве есть самый разум» (там же, с. 182).
Источником философского познания
не могут быть состояния человека
как замкнутого индивидуального существа,
не может быть психологизм.
Софисты, релятивисты, позитивисты
не знают человека
как микрокосма,
как образа и подобия бытия абсолютного.
Говорю о философии
как творческом акте, а
не о философии
как системе приспособления.
Его метод — чисто описательный, чисто научный, а
не философский [Основная книга Р. Штейнера «Die Geheimwissenschaft im Umriss» написана
как популярный учебник об иных планах бытия, построена по типу описательного естествознания.
Оккультная наука допустима лишь
как наследие магии, а
не мистики.
Он
как бы остается в сфере наукообразного натурализма и хочет этот натурализм расширить, распространить, но
не преодолеть и
не освободиться от него.
Оккультная наука Штейнера остается в сфере тварной природы и
не дает Богопознания,
не говорит о Боге,
как говорили гностические мистики.
Можно еще говорить о научной магии,
как того хочет Дю-Прель, но никак
не о научной теософии.
Философия
как творческий акт ничего общего
не имеет ни с познанием натуралистическим, ни с познанием математическим — она есть искусство.
Когда я говорю, что философия есть искусство, я
не хочу сказать, что она есть «поэзия понятий»,
как у Ланге, ни для кого
не обязательная, индивидуально произвольная.
Позитивизм был крайним выражением стремления
не только постигнуть мир внешним путем, уходящим
как можно дальше от внутреннего человека, но и самого человека поставить в ряд внешних вещей мира.
Это исключительное самосознание человека
не может быть одной из истин философского познания мира, оно
как абсолютное a priori предшествует всякому философскому познанию мира, которое только через это самосознание и делается возможным.
Человек
как замкнутое индивидуальное существо
не имел бы путей к познанию вселенной.
Человек потому лишь силен познавать мир, что он
не только в мире
как одна из частей мира, но и вне мира и над миром, превышая все вещи мира
как бытие, равнокачественное миру.
Антропологическая философия имеет дело
не с фактом человека
как объекта научного познания (биологического, психологического или социологического), а с фактом человека
как субъекта высшего самосознания, с фактом внеприродным и внемирным.
Философская антропология ни в
каком смысле и ни в
какой степени
не зависит от антропологии научной, ибо человек для нее
не природный объект, а сверхприродный субъект.
Официальная рациональная философия, философия, признанная общеобязательной, никогда
не раскрывала подлинной антропологии — учения о человеке
как микрокосме.
Только в мистической и оккультной философии, которой философы официальные и общеобязательные все еще
не хотят знать, раскрывалось истинное учение о человеке
как микрокосме, посвящался человек в тайну о самом себе.
И если астрология
не может возродиться в наивно-натуралистической форме,
как не может возродиться докоперниковский натуралистический антропоцентризм, то супранатуралистическая истина астрологии, которая видит в космосе иные планы бытия, закрытая для астрономии, возродится, возрождается и никогда
не умирала [Беспристрастную и добросовестную историю астрологии можно найти у Кизеветтера в том томе его истории оккультизма, который называется «Die Geheimwissenschaften», с.
Бёме должен войти в нашу духовную жизнь
как вечный элемент, ибо никогда еще гнозис человеческий
не подымался до более сверхчеловеческих высот.
«По собственным моим силам я столь же слеп,
как и всякий другой человек, и столь же немощен, но в духе Божьем видит врожденный дух мой сквозь все, однако же
не постоянно, а тогда лишь, когда дух Любви Божьей прорывается через мой дух, и тогда становится животная природа и Божество единым Существом, единым разумением и светом единым.
«Существо, предназначенное сделаться человеком, медузообразный гермафродит, полурыба, полузмея палеозойской эры, приняло форму четвероногого, некоей ящерицы, но совершенно отличающейся от ящериц современных, которые есть
не что иное,
как отклонение и вырождение» (фр.).]
В то время
как в официальной философии с Декарта торжествовало механическое понимание природы и
не смогли философы, за редкими исключениями, победить призрак мертвого механизма природы, для мистической философии природа всегда оставалась живой, живым организмом.
Он сдержал все эти твари силою Своею, и по благоутробию и благости Своей
не дал им тотчас устремиться против человека, и повелел, чтобы тварь оставалась в подчинении ему и, сделавшись тленною, служила тленному человеку, для которого создана, с тем, чтоб, когда человек опять обновится и сделается духовным, нетленным и бессмертным, и вся тварь, подчиненная Богом человеку в работу ему, освободилась от сей работы, обновилась вместе с ним и сделалась нетленною и
как бы духовною» [См. «Слова преподобного Симеона Нового Богослова».
Как исключительно природное существо, человек —
не центр вселенной и
не царь вселенной, он один из многих и принужден бороться за свое положение с бесконечно многими существами и силами, тоже претендующими на возвышение.
Но крушение натуралистического антропоцентризма, наивно прикреплявшего значение человека к природному миру,
не есть еще гибель высшего самосознания человека
как микрокосма,
как центра и царя вселенной.
Этот абсолютный антропоцентризм, побеждающий дурную бесконечность звездного неба пребывающей в человеке вечностью,
не может быть сокрушен никакой наукой,
как не может быть никакой наукой обоснован — он вне досягаемости науки.
И магическое действие белых ночей, и необычную красоту их можно объяснить тем, что в белые ночи
не видно внешнего источника света (солнца, луны, лампы, свечи), что все предметы светятся
как бы изнутри, из себя.
О, конечно, человек
не Бог, он Сын Божий
не в том единственном смысле, в
каком Сын Божий Христос, но человек причастен к тайнам природы Св.