Неточные совпадения
Мой брат иногда впадал в трансы,
начинал говорить рифмованно, нередко на непонятном языке, делался медиумом, через которого происходило сообщение
с миром индусских махатм.
Мое отталкивание от родовой жизни, от всего, связанного
с рождающей стихией, вероятно, объясняется моей безумной любовью к свободе и к
началу личности.
Порвав
с традиционным аристократическим миром и вступив в мир революционный, я
начал борьбу за свободу в самом революционном мире, в революционной интеллигенции, в марксизме.
Обычно романтизм считают восстанием природы вообще, человеческой природы
с ее страстями и эмоциями против разума, против нормы и закона, против вечных и общеобязательных
начал цивилизации и человеческого общежития.
В самом
начале моего духовного пути у меня не было встреч
с людьми, которые имели бы на меня влияние.
Литература
начала XX века порвала
с этической традицией литературы XIX века.
Творческие идеи
начала XX века, которые связаны были
с самыми даровитыми людьми того времени, не увлекали не только народные массы, но и более широкий круг интеллигенции.
Главным лицом тут был
С.Н. Булгаков, один из самых замечательных людей
начала века, который первый пришел к традиционному православию.
Но центральной фигурой православного возрождения
начала XX века был
С. Булгаков.
Для меня имела значение дружба
с Е.Г., которую я считаю одной из самых замечательных женщин
начала XX века, утонченно-культурной, проникнутой веяниями ренессансной эпохи.
Трагизм положения увеличился еще оттого, что творцы культуры
начала века встретились за рубежом
с очень неблагоприятной средой, образовавшейся из гражданской войны.
Произошло столкновение
с ультрареакционным течением в эмиграции,
с консервативно-традиционным и клерикальным православием, не желающим знать всего творческого движения религиозной мысли
начала XX века,
с реставрационной политикой, вожделеющей утерянного привилегированного положения.
Уже
с детства
начал определяться мой религиозный тип как духовно-внутренний и свободный.
С известного момента я
начал много читать книг по мистике, и меня поражало сходство мистик всех времен и всех религиозных вероисповеданий.
Мне хотелось больше ознакомиться
с антропософией, которой
начали увлекаться близкие мне люди.
Я заметил, что Бёме у нас
с начала XIX века просочился в народную среду.
Помню, что в
начале революции я
с большим трудом убедил священника нашего прихода в Большом Власьевском переулке выбросить из церковной службы слово о самодержавном государе императоре.
В первые дни революции активность моя выразилась лишь в том, что когда Манеж осаждался революционными массами, а вокруг Манежа и внутри его были войска, которые каждую минуту могли
начать стрелять, я
с трудом пробрался внутрь Манежа, спросил офицера, стоявшего во главе этой части войска, и
начал убеждать его не стрелять, доказывая ему, что образовалось новое правительство и что старое правительство безнадежно пало.
Положение
начало меняться
с весны 22 года.
К Живой церкви я относился отрицательно, так как ее представители
начали свое дело
с доносов на патриарха и Патриаршую церковь.
Я
с самого
начала этого движения принимал в нем активное участие.
Я познакомился
с Ж. Маритеном в самом
начале своего пребывания в Париже, в 25 году.
Я принадлежу к тому типу людей и к той небольшой части поколения конца XIX и
начала XX века, в которой достиг необычайной остроты и напряженности конфликт личности, неповторимой индивидуальности,
с общим и родовым.
В какой-то точке я более соприкасался
с Л. Шестовым, чем
с другими русскими мыслителями
начала XX века, хотя между нами была и большая разница.
Но русская литература
начала XX века при перечитывании вызывает во мне разочарование, в ней мало вечно пребывающего, она слишком связана
с временем,
с годами.
Когда в исторической перспективе
начинают говорить и писать об умерших дурно и даже считают долгом так говорить во имя правды, то потому, что умерший тут возвращается к земной истории, в которой добро перемешано со злом, свет
с тьмой.
Она есть предельное зло, расставание,
с которым нельзя примириться, и она есть потусторонний свет, откровение любви,
начало преображения.
В последнее время я опять остро чувствую два
начала в себе:
с одной стороны, аристократическое
начало, аристократическое понимание личности и творческой свободы;
с другой стороны, сильное чувство исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из религиозного источника.
Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды,
начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво:
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как
начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист
с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только,
с которой
начать, — думаю, прежде
с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Сам Государев посланный // К народу речь держал, // То руганью попробует // И плечи
с эполетами // Подымет высоко, // То ласкою попробует // И грудь
с крестами царскими // Во все четыре стороны // Повертывать
начнет.
Потупился, задумался, // В тележке сидя, поп // И молвил: — Православные! // Роптать на Бога грех, // Несу мой крест
с терпением, // Живу… а как? Послушайте! // Скажу вам правду-истину, // А вы крестьянским разумом // Смекайте! — // «
Начинай!»
С тех пор, как бабы
начали // Рядиться в ситцы красные, — // Леса не подымаются, // А хлеба хоть не сей!»