Неточные совпадения
Мне не импонирует массивность
истории, массивность материального
мира.
В
мире творчества все интереснее, значительнее, оригинальнее, глубже, чем в действительной жизни, чем в
истории или в мысли рефлексий и отражений.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам
истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против
истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против
мира и его закона.
Это имело роковые последствия в
истории христианского
мира.
Я делал вид, что нахожусь в этих реальностях внешнего
мира,
истории, общества, хотя сам был в другом месте, в другом времени, в другом плане.
И я видел в
истории христианства и христианских церквей постоянное отречение от свободы духа и принятие соблазнов Великого Инквизитора во имя благ
мира и мирового господства.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном
мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию
истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской
истории XIX века, и «Русская идея».
Я не верю в твердость и прочность так называемого «объективного»
мира,
мира природы и
истории.
Я переживаю не только трагический конфликт личности и
истории, я переживаю также
историю, как мою личную судьбу, я беру внутрь себя весь
мир, все человечество, всю культуру.
Конец
мира и
истории не может произойти в будущем, то есть в нашем времени.
И вместе с тем конец
мира и
истории не может быть лишь потусторонним, совершенно по ту сторону
истории, он разом и по ту сторону и по эту сторону, он есть противоречие для нашей мысли, которое снимается, но не самой мыслью.
Конец
истории, конец
мира не фатален.
Два выхода открываются в вечность: индивидуальный выход через мгновение и исторический выход через конец
истории и
мира.
Христианская эсхатология была приспособлена к категориям этого
мира, ко времени этого
мира и
истории, она не вышла в иной эон.
И на протяжении всей
истории философской мысли обращались к самопознанию как пути к познанию
мира.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую
историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Потому-то и является поворотным моментом в
истории мира та таинственная и священная минута, когда Дева рекла: «се раба Господня», ибо в Ней, с Ней и через Нее рекла это вся природа, все человечество.
Неточные совпадения
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из
истории, а в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Понимая всю важность этих вопросов, издатель настоящей летописи считает возможным ответить на них нижеследующее:
история города Глупова прежде всего представляет собой
мир чудес, отвергать который можно лишь тогда, когда отвергается существование чудес вообще.
Несмотря на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный
мир Славян должен вместе с Россией начать новую эпоху в
истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние мысли.
Уж было немало таких примеров: просто в
мире, да и по
истории тоже».
Но тут уж начинается новая
история,
история постепенного обновления человека,
история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного
мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, — но теперешний рассказ наш окончен.