Неточные совпадения
Для философа
было слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в
новом,
был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири,
был выслан из своей родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании.
Это
был разрыв с онтологической традицией Парменида, Платона, Аристотеля, Фомы Аквината, многих течений
новой философии вплоть до Вл. Соловьева с его учением о всеединстве.
Поэтому я хочу еще написать метафизику, которая, конечно, не
будет рациональной системой [Сейчас уже издана моя
новая книга, которая целостно выражает мою метафизику: “Опыт эсхатологической метафизики.
Философия
нового времени, начиная с Декарта,
была в известном смысле более христианской, чем средневековая схоластическая философия.
В конце концов под обвинение в романтизме подпадало все, что
было значительного, талантливого, оригинального в мировой литературе и мысли
новых веков, особенно XIX века, ненавистного для врагов романтизма.
Марксизм обозначал совершенно
новую формацию, он
был кризисом русской интеллигенции.
У нас совсем не
было такого чувства, что мы провалились, наоборот, настроение у нас
было победное, нам казалось, что начинается
новая эра в освободительном движении, что повсюду, и даже в Западной Европе,
будет резонанс на наш арест.
Но он
был очень живой человек, всем интересовавшийся, он
был для того времени
новым типом профессора.
Я чувствовал все возрастающий разрыв с тем кругом, с которым
был связан, и никакого
нового я еще не приобрел.
Произошла встреча «идеалистов», пришедших из марксизма, с представителями «
нового религиозного сознания», издававшими «
Новый путь», то
есть прежде всего с Мережковскими.
План
нового журнала
был выработан С.Н. Булгаковым и мной.
Решено
было воспользоваться существующим уже журналом «
Новый путь», введя в него
новые элементы и преобразовав его.
И в группе «
Нового пути», и в группе «идеалистов» (наименование неточное)
были религиозные искания, но в «
Новом пути» ориентация
была главным образом литературная, у у нас же главным образом философская и общественная.
Сильной стороной старого «
Нового пути»
было печатание протоколов Религиозно-философских собраний.
Литературная часть обновленного журнала
была дана группой старого «
Нового пути», философская и политическая часть нами.
Через несколько номеров журнала оказалось, что в таком эклектическом виде «
Новый путь» дальше существовать не может, и
был создан
новый журнал «Вопросы жизни», просуществовавший всего один год в трудных условиях начинающейся революции.
Он должен
был прежде всего выразить кризис миросозерцания интеллигенции, духовные искания того времени, идеализм, движение к христианству,
новое религиозное сознание и соединить это с
новыми течениями в литературе, которые не находили себе места в старых журналах, и с политикой левого крыла Союза освобождения, с участием более свободных социалистов.
То, что происходило во мне в предшествующие годы, соединение веяния Духа с веянием Диониса, соответствовало многому из того, что я нашел в
новой для меня петербургской атмосфере, но
были и различия, которые потом усилились.
Появились
новые души,
были открыты
новые источники творческой жизни, видели
новые зори, соединяли чувства заката и гибели с чувством восхода и с надеждой на преображение жизни.
Основным в
новом течении
было влияние Достоевского и Л. Толстого, отчасти Вл. Соловьева и из западных — Ницше и символистов.
Это
было время
нового эстетического сознания и
новых течений в литературе и искусстве.
Журнал «Вопросы жизни»
был местом встречи всех
новых течений.
Так должна
была сложиться
новая церковь Святого Духа, в которой раскроется тайна плоти.
Новое религиозное сознание
есть религия духа.
Он хочет оправдать и освятить историческую плоть, как это потом
будут по-другому делать П. Флоренский и православные
новой формации.
У него жизнь торжествует не через воскресение к вечной жизни, а через деторождение, то
есть распадение личности на множество
новых рожденных личностей, в которых продолжается жизнь рода.
Многие сторонники и выразители культурного ренессанса оставались левыми, сочувствовали революции, но
было охлаждение к социальным вопросам,
была поглощенность
новыми проблемами философского, эстетического, религиозного, мистического характера, которые оставались чуждыми людям, активно участвовавшим в социальном движении.
В этой среде я
был наиболее «левым» и «модернистом», наиболее представлявшим «
новое религиозное сознание», несмотря на мое искреннее желание приобщиться к тайне Православной церкви.
В московский период это
была для меня
новая встреча.
Он
был инициатором
нового типа православного богословствования, богословствования не схоластического, а опытного.
Он также по-своему ждал
новой эпохи Духа в христианстве, но
был связан и скован.
Это
была вместе с тем эпоха появления
новых душ,
новой чувствительности.
В отличие от святого Серафима, в котором действительно
были белые лучи, в старце Амвросии
было что-то унылое, в нем не
было веяния
нового духа.
Но потом он также
был увлечен большевизмом и увидел в нем рождение
нового сознания и
нового человека.
Одаренность А. Белого
была огромная, и в его творчестве
было что-то
новое.
Наиболее оригинальны
были его «Симфонии», форма совершенно
новая.
Любек встречал с нами
Новый год, это
был канун 1914 года.
Потом в глубине ничто и тьмы вдруг начал загораться свет, он вновь поверил, что
есть Бог, «ничто» превратилось в мир, ярко освещенный солнцем, все восстановилось в
новом свете.
Но никаких признаков возникновения
нового творческого сознания внутри церковного православия заметить нельзя
было.
Но чем более я думаю о том, как сойти христианству с мертвой точки и вступить на
новый творческий путь, тем более прихожу к тому, что это
есть путь эсхатологического христианства, верного мессианской идее.
Творческий опыт не
есть рефлексия над собственным несовершенством, это — обращенность к преображению мира, к
новому небу и
новой земле, которые должен уготовлять человек.
Новое, завершающее откровение
будет откровением творчества человека.
Реалистическое творчество
было бы преображением мира, концом этого мира, возникновением
нового неба и
новой земли.
Моя тема
была: возможен ли и как возможен переход от символического творчества продуктов культуры к реалистическому творчеству преображенной жизни,
нового неба и
новой земли.
В этом не
было бы ничего
нового.
Мое ожидание наступления
новой творческой эпохи не
было ренессансно-гуманистическим.
Но моя надежда на скорое наступление творческой эпохи
была ослаблена катастрофическими событиями мировой войны, русской революции, переворота в Германии,
новой войны, сумеречным, не творческим периодом между двумя войнами, угрозами
нового мирового рабства.
Чтобы жить достойно и не
быть приниженным и раздавленным мировой необходимостью, социальной обыденностью, необходимо в творческом подъеме выйти из имманентного круга «действительности», необходимо вызвать образ, вообразить иной мир,
новый по сравнению с этой мировой действительностью (
новое небо и
новую землю).
Старая историческая плоть России, называвшаяся священной, разложилась, и должна
была явиться
новая плоть.
В первые дни революции активность моя выразилась лишь в том, что когда Манеж осаждался революционными массами, а вокруг Манежа и внутри его
были войска, которые каждую минуту могли начать стрелять, я с трудом пробрался внутрь Манежа, спросил офицера, стоявшего во главе этой части войска, и начал убеждать его не стрелять, доказывая ему, что образовалось
новое правительство и что старое правительство безнадежно пало.
Неточные совпадения
Повесил их небось?» // — Повесил —
есть и
новые, — // Сказал Яким — и смолк.
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь — грехи помещика, // Грех Якова несчастного, // Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба
нового // Не
будет на Руси!
Хозяйка не ответила. // Крестьяне, ради случаю, // По
новой чарке
выпили // И хором песню грянули // Про шелковую плеточку. // Про мужнину родню.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. //
Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый
новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
— По времени Шалашников // Удумал штуку
новую, // Приходит к нам приказ: // «Явиться!» Не явились мы, // Притихли, не шелохнемся // В болотине своей. //
Была засу́ха сильная, // Наехала полиция,