Неточные совпадения
Сумерки — переходное состояние между
светом и тьмой, когда источник дневного
света уже померк, но не наступило еще того иного
света, который есть
в ночи, или искусственного человеческого
света, охраняющего человека от стихии тьмы, или
света звездного.
Я скорее вижу ряд озарений, ряд кризисов, определяемых интуициями, ряд пережитых по-новому,
в новом
свете старых интуиций.
Я,
в сущности, не отрицаю открывшегося мне
в прошлом, не отрекаюсь от него, а — или на время отодвигаю из поля моего сознания, или вижу
в новом для меня
свете.
Источник своей революционности я всегда видел
в изначальной невозможности принять миропорядок, подчиниться чему-либо на
свете.
Тьма сгустилась, но
в моей душе вдруг блеснул
свет.
Потом
в глубине ничто и тьмы вдруг начал загораться
свет, он вновь поверил, что есть Бог, «ничто» превратилось
в мир, ярко освещенный солнцем, все восстановилось
в новом
свете.
Сильный мороз, все
в снегу, сад освещен лунным
светом и создается сказочная атмосфера.
В конце концов человек приучается созерцать не Бога, а грех, медитировать над тьмой, а не над
светом.
Я летом лежал
в деревне
в кровати, и уже под утро вдруг все мое существо было потрясено творческим подъемом и сильный
свет озарил меня.
С. Булгаков
в своей книге «
Свет невечерний» признал демонический, человекобожеский характер моей мысли о творчестве.
За малым и раздельным
в мире я вижу духовную действительность, из которой проливается
свет на все.
Наиболее важные для меня мысли приходят мне
в голову, как блеск молнии, как лучи внутреннего
света.
Мне глубоко антипатична точка зрения слишком многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают
в правде и
свете.
За пределами противоположения между Богом и несотворенной свободой, описывающего наш духовный опыт по сю сторону, лежит трансцендентная божественная тайна,
в которой все противоречия снимаются, там неизъяснимый и невыразимый божественный
свет.
Я иду дальше, я склонен думать, что
в языке самих Евангелий есть человеческая ограниченность, есть преломленность божественного
света в человеческой тьме,
в жестоковыйности человека.
Жизнь
в действительности слишком часто напоминала мне сновидение и иногда кошмарное сновидение, но с прорывами дневного
света.
Смерть есть не только предельное зло,
в смерти есть и
свет.
Когда
в исторической перспективе начинают говорить и писать об умерших дурно и даже считают долгом так говорить во имя правды, то потому, что умерший тут возвращается к земной истории,
в которой добро перемешано со злом,
свет с тьмой.
Необходимо пролить
свет также на то, что
в человеческом творчестве может быть обогащением самой божественной жизни, что есть ответ человека на Божий призыв.
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).],
в свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за всё…
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько
в свете быть возможно.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет
в свете глупее, — и тот будет володеть вами!
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения
в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь
в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Неточные совпадения
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на
свет не следовало родиться. Никак, даже темно
в этой комнате?
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем
в «Московских ведомостях»!
«Пей, вахлачки, погуливай!» // Не
в меру было весело: // У каждого
в груди // Играло чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На
свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Тут сын отцу покаялся: // «С тех пор, как сына Власьевны // Поставил я не
в очередь, // Постыл мне белый
свет!» // А сам к веревке тянется.
Г-жа Простакова. Как тебе не знать большого
свету, Адам Адамыч? Я чай, и
в одном Петербурге ты всего нагляделся.