Неточные совпадения
Я выразитель
восстания личности против рода.
Я никогда не чувствовал восторга и экстаза слияния, ни религиозного, ни национального, ни социального, ни эротического, но много раз испытывал экстаз творчества, часто испытывал экстаз разрыва и
восстания.
Для меня характерно, что у меня не было того, что называют «обращением», и для меня невозможна потеря веры. У меня может быть
восстание против низких и ложных идей о Боге во имя идеи более свободной и высокой. Я объясню это, когда буду говорить о Боге.
Я объявлял
восстание против всякой ортодоксии, все равно марксистской или православной, когда она имела дерзость ограничивать или истреблять мою свободу.
Я в высшей степени склонен к
восстанию.
Рабье учение о смирении исключает возможность бунта и
восстания, оно требует послушания и покорности даже злу.
Но оно-то и вызывало во мне бунт и
восстание.
В этом проблематика Достоевского, Ибсена была моей нравственной проблематикой, как и пережитое Белинским
восстание против гегелевского мирового духа, как некоторые мотивы Кирхегардта, которого я, впрочем, очень поздно узнал и не особенно люблю, как и борьба Л. Шестова против необходимых законов логики и этики, хотя и при ином отношении к познанию.
Обычно романтизм считают
восстанием природы вообще, человеческой природы с ее страстями и эмоциями против разума, против нормы и закона, против вечных и общеобязательных начал цивилизации и человеческого общежития.
Я никогда не говорил о
восстании «природы»,
восстании инстинктов против норм и законов разума и общества, я говорил о
восстании духа.
И я всю жизнь проповедовал
восстание против власти необходимости природы и общества.
Понятие природы совершенно условно, и оно употребляется как символ
восстания против давящего рационализма и норм цивилизации, как право раскрытия творческой индивидуальности.
Революционность, присущая моей природе, есть прежде всего революционность духовная, есть
восстание духа, то есть свободы и смысла, против рабства и бессмыслицы мира.
У меня было даже революционное
восстание духа против этих революций.
Отсюда уже видно, что это революционность скорее индивидуальная, чем социальная, это есть
восстание личности, а не народной массы.
Большое значение имел для меня Л. Толстой в первоначальном моем
восстании против окружающего общества.
В петербургский период моей жизни у меня рано началось отталкивание от той литературной среды, в которой я главным образом вращался, и
восстание против нее.
Если от Мережковского меня отталкивала двойственность, переходящая в двусмысленность, отсутствие волевого выбора, злоупотребление литературными схемами, то от Флоренского отталкивал его магизм, первоощущение заколдованности мира, вызывающее не
восстание, а пассивное мление, отсутствие темы о свободе, слабое чувство Христа, его стилизация и упадочность, которую он ввел в русскую религиозную философию.
Если Бог-Пантократор присутствует во всяком зле и страдании, в войне и в пытках, в чуме и холере, то в Бога верить нельзя, и
восстание против Бога оправдано.
У меня нарастало
восстание против некоторых сторон православия, против состояния Православной церкви, против обскурантизма иерархии, против синодального рабства.
У меня очень нарастало
восстание против официального православия, против исторических форм церковности.
Восстание против власти «общего», которое есть порождение объективации, мне представляется праведным, святым, глубоко христианским
восстанием.
Думая о себе, я прихожу к тому заключению, что мной движет
восстание против объективации, объективации смысла, объективации жизни и смерти, объективации религий и ценностей.
Я с детства находился в состоянии
восстания против «иерархического» порядка природы и общества и никак не мог войти в этот порядок.
Сознание границ моей личности, обостряющее личное сознание, есть, вместе с тем, сознание моего рабства у чуждого мне мира и моего
восстания против него.
Но ведь
восстание против Бога во мне происходило во имя Бога же, во имя более высокого понимания Бога.
Кирхегардт, с которым я познакомился очень поздно, родствен мне лишь в одном мотиве, в
восстании индивидуального против общего, в остальном же скорее враждебен.