Неточные совпадения
Построение русской истории славянофилами, главным образом К. Аксаковым,
было совершенно фантастично и не выдерживает
критики.
Белинский
был самым значительным русским
критиком и единственным из русских
критиков, обладавшим художественной восприимчивостью и эстетическим чувством.
Но литературная
критика была для него лишь формой выражения целостного миросозерцания, лишь борьбой за правду.
Огромное значение, которое приобрела у нас публицистическая литературная
критика во вторую половину XIX в., объясняется тем, что, по цензурным условиям, лишь в форме
критики литературных произведений можно
было выражать философские и политические идеи.
Но он постепенно отходил от славянофилов, и, когда в 80-е годы у нас
была оргия национализма, он стал острым
критиком славянофильства.
После него в истории нашей социалистической мысли руководящую роль
будет играть публицистическая
критика.
Белинский любил литературу, и у него, как у
критика,
была большая чуткость.
Он
был также литературным
критиком, очень плохим, признал «Войну и мир» бездарным и вредным произведением.
Поэтому
критика рационализма
есть первая задача.
Можно
было бы сказать, что Хомяков мыслил от Гегеля, но он никогда не
был гегелианцем, и его
критика Гегеля очень замечательна.
В своей
критике, в которой
было много правды, он зашел так далеко, что начал отрицать самые первоосновы христианства и пришел к религии более близкой к буддизму.
Но в русской богословской литературе совсем не
было трудов по библейской
критике, по научной экзегезе Священного Писания.
Оценка должна
быть связана с его личностью в целом, с его путем, его исканием, с его
критикой злой исторической действительности, грехов исторического христианства, с его жаждой совершенной жизни.
Мережковский; он имеет несомненные заслуги в оценке Достоевского и Л. Толстого, которых неспособна
была оценить традиционная публицистическая
критика.
Вся его
критика, часто несправедливая,
была направлена главным образом против немецкой философии, которая делалась особенно популярной в кругах русской философской молодежи.
— Государство наше — воистину, брат, оригинальнейшее государство, головка у него не по корпусу, — мала. Послал Лидию на дачу приглашать писателя Катина. Что же ты,
будешь критику писать, а?
Стихийность, незыблемость, недоступность для какой бы то ни
было критики распространялась сверху, от царя, очень широко, вплоть до генерал — губернатора, даже, пожалуй, до губернатора…
Варвара Петровна тотчас же поспешила заметить, что Степан Трофимович вовсе никогда не
был критиком, а, напротив, всю жизнь прожил в ее доме. Знаменит же обстоятельствами первоначальной своей карьеры, «слишком известными всему свету», а в самое последнее время — своими трудами по испанской истории; хочет тоже писать о положении теперешних немецких университетов и, кажется, еще что-то о дрезденской Мадонне. Одним словом, Варвара Петровна не захотела уступить Юлии Михайловне Степана Трофимовича.
— Да, как он приехал? Но что за свидания?! Всего-то и виделись мы семь раз, фф-у-у! Надо было привезти меня немедленно к себе. Что за отсрочки?! Из-за этого меня проследили и окончательно все стало известно. Знаете, эти мысли, то
есть критика, приходят, когда задумаешься обо всем. Теперь еще у него живет красавица, — ну и пусть живет и не сметь меня звать!
Неточные совпадения
Во всякой книге предисловие
есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на
критики.
Но тише! Слышишь?
Критик строгий // Повелевает сбросить нам // Элегии венок убогий // И нашей братье рифмачам // Кричит: «Да перестаньте плакать, // И всё одно и то же квакать, // Жалеть о прежнем, о
былом: // Довольно,
пойте о другом!» // — Ты прав, и верно нам укажешь // Трубу, личину и кинжал, // И мыслей мертвый капитал // Отвсюду воскресить прикажешь: // Не так ли, друг? — Ничуть. Куда! // «Пишите оды, господа,
П.А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает
быть и тонким
критиком) заметил нам, что сие исключение, может
быть и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъясненным.
Стыда не бойтесь, осуждений не
будет.
Есть границы, за которые осуждение не переходит; я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые
критики чужой нравственности должны
будут замолчать и разинуть рты от удивления.
— Как? Вы, стало
быть, разделяете мнение Прудона? [Прудон Пьер Жозеф (1809–1865) — французский публицист, экономист и социолог, один из основателей анархизма; противник эмансипации женщин. Маркс подверг уничтожающей
критике реакционные взгляды Прудона.]