Неточные совпадения
История русского народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое
было самой страшной язвой русской
жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
И в них всегда
была жажда преображения
жизни.
Так же в
жизни религиозной многие секты и ереси
были уходом из официальной церковности, в которой
был тот же гнет, что и в государстве, и духовная
жизнь омертвела.
С него начинается глубокое раздвоение в русской
жизни и русской истории, внутренняя расколотость, которая
будет продолжаться до русской революции.
Обскурантское обрядоверие
было одним из полюсов русской религиозной
жизни, но на другом полюсе
было искание Божьей правды, странничество, эсхатологическая устремленность.
Так
было в народе, так
будет в русской революционной интеллигенции XIX в., тоже раскольничьей, тоже уверенной, что злые силы овладели церковью и государством, тоже устремленной к граду Китежу, но при ином сознании, когда «нетовщина» распространилась на самые основы религиозной
жизни.
Самый стиль
жизни дворян-помещиков
был непонятен народу.
Империя не
была органической, и она легла тяжелым гнетом на русскую
жизнь.
Но основной русской темой
будет не творчество совершенной культуры, а творчество лучшей
жизни.
Дарвинизм, который на Западе
был биологической гипотезой, у русской интеллигенции приобретает догматический характер, как будто речь шла о спасении для вечной
жизни.
У русского человека действительно
есть реалистическая складка,
есть большие способности к техническим изобретениям, но это вполне соединимо с его духовными исканиями и с любовью философствовать о
жизни.
Есть два преобладающих мифа, которые могут стать динамическими в
жизни народов — миф о происхождении и миф о конце.
Тургенев вспоминает, что когда в разгаре спора кто-то предложил
поесть, то Белинский воскликнул: «Мы еще не решили вопроса о существовании Бога, а вы хотите
есть!» 40-е годы
были эпохой напряженной умственной
жизни.
Органичность
была их идеалом совершенной
жизни.
Он
был наиболее близок к Оптиной Пустыни, духовному центру православия, и в конце
жизни окончательно погрузился в восточную мистику, изучал святоотеческую литературу.
У них
было органическое понимание народной
жизни, органическое понимание отношения между царем и народом.
На Западе интеллигенция
есть функция народной
жизни, и дворянство
было функцией иерархизованной народной
жизни.
Я
был первым и до сих пор остаюсь практически единственным человеком, который обнаружил эту главную ошибку современной философии; я показал, что все философы (за исключением Лейбница), начиная с Декарта и его последователя Спинозы, исходили из принципа разрушения и революции в отношении религиозной
жизни, из принципа, который в области политики породил конституционный принцип; я показал, что кардинальная реформа невозможна, если только она не
будет проходить и в философии и в политике.
И в том и в другом случае
было стремление к целостному, тоталитарному миросозерцанию, к соединению философии с
жизнью, теории с практикой.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей
жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и свою науку, что я знаю заранее, паду на землю и
буду целовать эти камни и плакать над ними — в то же время убежденный всем сердцем своим в том, что все это уже давно кладбище и никак не более».
Было время, когда поэзия представлялась квинтэссенцией
жизни.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не
будут жечь, никому не
будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения,
будет молить себе конца, и не
будет ему казни, но
жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не
будет бессмысленных форм и обрядов, не
будет договоров и условий на чувства, не
будет долга и обязанностей, и воля
будет уступать не воле, а одной любви; когда не
будет мужей и жен, а
будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу
быть счастлив без тебя, я
буду страдать всю
жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Русская литература XIX в. носила учительский характер, писатели хотели
быть учителями
жизни, призывали к улучшению
жизни.
У русских художников
будет жажда перейти от творчества художественных произведений к творчеству совершенной
жизни.
При этом нужно сказать, что Нечаев, которого автор «Бесов» неверно изображает,
был настоящим аскетом и подвижником революционной идеи и в своем «Катехизисе революционера» пишет как бы наставление к духовной
жизни революционера, требуя от него отречения от мира.
Бухарев, один из наиболее интересных богословов, порожденных нашей духовной средой. Он
был архимандритом и ушел из монашества. Он интегрировал человечность целостному христианству. Он требует приобретения Христа всей полнотой человеческой
жизни. Всякая истинная человечность для него Христова. Он против умаления человеческой природы Христа, против всякой монофизической тенденции.
Чистое добро некрасиво; чтобы
была красота в
жизни, необходимо и зло, необходим контраст тьмы и света.
Это
была вера в возможность счастливой и справедливой
жизни.
Русские революционеры, которые
будут вдохновляться идеями Чернышевского, ставят интересную психологическую проблему: лучшие из русских революционеров соглашались в этой земной
жизни на преследования, нужду, тюрьму, ссылку, каторгу, казнь, не имея никаких надежд на иную, потустороннюю
жизнь.
Очень невыгодно
было сравнение для христиан того времени, которые очень дорожили благами земной
жизни и рассчитывали на блага
жизни небесной.
Единственная любовь к женщине, которую знал Чернышевский в своей
жизни,
была примером идеальной любви.
Крестьяне иногда выдавали представителям власти народников-интеллигентов, которые готовы
были отдать свою
жизнь народу.
Если в мою комнату вломится русская
жизнь со всеми ее бытовыми особенностями и разобьет бюст Белинского и сожжет мои книги, я не покорюсь и людям деревни; я
буду драться, если у меня, разумеется, не
будут связаны руки».
Вначале профессор Артиллерийской академии, он провел значительную часть
жизни в эмиграции и
был идейным руководителем революционного движения 70-х годов.
Его «Катехизис революционера»
есть своеобразно-аскетическая книга, как бы наставление к духовной
жизни революционера.
Толстой совсем не
был последователен, он не умел осуществить своей веры в
жизни и сделал это лишь в конце
жизни своим гениальным уходом.
Он
был человек страстей, в нем
была сильная стихия земли, инстинктами своими он
был привязан к той самой земной
жизни, от неправды которой он так страдал.
В действительности в русском аморализме, как уже
было сказано,
есть сильный моральный пафос, пафос негодования против царящего в мире зла и неправды, пафос, устремленный к лучшей
жизни, в которой
будет больше правды: в нигилизме сказался русский максимализм.
Польза
есть принцип приспособления для охраны
жизни и достижения благополучия.
У него
была натура, полная страстей и любви к
жизни, вместе с тем
была склонность к аскетизму и всегда оставалось что-то от православия.
Огромная разница еще в том, что в то время как Руссо не остается в правде природной
жизни и требует социального контракта, после которого создается очень деспотическое государство, отрицающее свободу совести, Толстой не хочет никакого социального контракта и хочет остаться в правде божественной природы, что и
есть исполнение закона Бога.
Крик Иова
есть крик страдальца, у которого все отнято в
жизни, который стал несчастнейшим из людей.
Он почитал Конфуция, Будду, Соломона, Сократа, к мудрецам причислял и Иисуса Христа, но мудрецы не
были для него культурой, а
были учителями
жизни, и сам он хотел
быть учителем
жизни.
Он
был предшественником современных течений, утверждающих волю к могуществу, как пафос
жизни.
Христиане обычно строят и организуют свою практическую
жизнь на всякий случай так, чтобы это
было выгодно и целесообразно и дела шли хорошо, независимо от того,
есть ли Бог или нет Бога.
Толстовское учение
есть форма квиетизма, перенесенного на общественную и историческую
жизнь.
Толстой справедливо считал, что преступление
было условием
жизни государства, как она слагалась в истории.
Ею одною живет и дышит наша поэзия; она одна может дать душу и целость нашим младенствующим наукам, и самая
жизнь наша, может
быть, займет от нее изящество стройности.
Ничто низшее, юридическое, похожее на
жизнь государства, не может
быть критерием подлинности действия Духа Св.
Он
был философом эротическим, в платоновском смысле слова, эротика высшего порядка играла огромную роль в его
жизни,
была его экзистенциальной темой.