Если время вообще есть парадокс, то в отношении революции к времени этот парадокс достигает наибольшей остроты Революция происходит в настоящем, и
люди революции находятся во власти стихий настоящего.
Неточные совпадения
Это была реакция не против элементов политического и социального освобождения, которые в этой
революции заключались, а против её духовного облика, против её моральных результатов для
человека, которые мне представлялись неприглядными.
За сравнительно короткий период
люди привыкают к отсутствию кризисов, войн,
революций.
В
революции человек хочет освободиться от рабства у государства, у аристократии, у буржуазии, у изголодавшихся святынь и идолов, но немедленно создаются новые идолы, новые ложные святыни и попадают в рабство к новой тирании.
Самая трудная
революция, которая никогда ещё не была сделана и которая была бы радикальнее всех
революций, — это
революция персоналистическая,
революция во имя
человека, а не во имя того или иного общества.
В
революциях, как и в контрреволюциях, разнуздываются садистские инстинкты, которые потенциально всегда есть в
людях.
Революции преследуют великие цели освобождения
человека от угнетения и порабощения.
Те, которые готовили
революцию, были героическими
людьми, способными на жертвы и отдачу своей жизни идее.
Один и тот же революционер до
революции и в разгар
революции — совершенно разные
люди, даже лицо меняется, нельзя узнать лица.
Всякая большая
революция имеет претензию на создание нового
человека.
Новое общество после
революции все-таки создается, новый же
человек не появляется.
Этот ветхий Адам,
человек греха, делает и
революцию и контрреволюцию.
Революции — великий опыт, который и обедняет
человека и обогащает его.
Революции делаются средним
человеком и для среднего
человека, который совсем не хочет изменения структуры сознания, не хочет нового духа, не хочет стать новым
человеком, не хочет реальной победы над рабством.
Правда
революции есть правда свободы и достоинства каждого
человека, не всех, а каждого.
Это есть духовная
революция. «Иной» мир не может быть создан только человеческими силами, но не может быть создан и без творческой активности
человека.
— Я — смешанных воззрений. Роль экономического фактора — признаю, но и роль личности в истории — тоже. Потом — материализм: как его ни толкуйте, а это учение пессимистическое, революции же всегда делались оптимистами. Без социального идеализма, без пафоса любви к
людям революции не создашь, а пафосом материализма будет цинизм.
Гроза приближается, этого отвергать невозможно. В этом соглашаются
люди революции и люди реакции. У всех закружилась голова; тяжелый, жизненный вопрос лежит у всех на сердце и сдавливает дыхание. С возрастающим беспокойством все задают себе вопрос, достанет ли силы на возрождение старой Европе, этому дряхлому Протею, этому разрушающемуся организму? Со страхом ждут ответа, и это ожидание ужасно.
Неточные совпадения
Приходил юный студентик, весь новенький, тоже, видимо, только что приехавший из провинции; скромная, некрасивая барышня привезла пачку книг и кусок деревенского полотна, было и еще
человека три, и после всех этих визитов Самгин подумал, что
революция, которую делает Любаша, едва ли может быть особенно страшна. О том же говорило и одновременное возникновение двух социал-демократических партий.
«Приходится соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше
революция на испанский роман с приключениями похожа была, на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых
людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
— Очень
революция, знаете, приучила к необыкновенному. Она, конечно, испугала, но учила, чтоб каждый день приходил с необыкновенным. А теперь вот свелось к тому, что Столыпин все вешает, вешает
людей и все быстро отупели. Старичок Толстой объявил: «Не могу молчать», вышло так, что и он хотел бы молчать-то, да уж такое у него положение, что надо говорить, кричать…
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее, говорил тоном философа, привыкшего мыслить безжалостно. — Гуманизм и борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление о классовой борьбе имели только Разин и Пугачев, творцы «безжалостного и беспощадного русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего требует
революция от
человека.
— Ты что же: веришь, что
революция сделает
людей лучше? — спросила она, прислушиваясь к возне мужа в спальне.