Неточные совпадения
Еще греки
поняли, что
человек может начать философствовать только с познания самого себя.
И эта цензура была так строга, что
человек потерял способность исследовать и
понимать свое подсознательное.
Человек перестает
понимать, что его мучит.
Психология открывает, что
человек есть больное существо, но не
понимает, что он ранен грехом.
Психология христианская тоже видит в
человеке бездну тьмы, греха и зла, но она
понимает источник этого и потому не отрицает образа и подобия Божьего в
человеке.
«Добрые дела» начинают
понимать не как проявление любви к Богу и к ближнему, к живому существу, не как обнаружение благостной силы, дающей жизнь другим существам, а как способ самоспасения и самооправдания, как путь осуществления отвлеченной идеи добра, за которое
человек получает награду в будущей жизни.
Творчество
человека из ничего нужно
понимать в смысле творчества
человека из свободы.
Этика закона и нормы не
понимает еще творческого характера нравственного акта, и потому неизбежен переход к этике творчества, этике истинного призвания и назначения
человека.
Только Евангелие
понимает это и указывает новые пути, непонятные для закона, — любовь к врагам, неосуждение ближних и грешников, мытари и грешники впереди идут в Царство Небесное,
человек выше субботы и пр.
Во имя высших целей добра, истины, веры, во имя Бога
люди делаются жестокими, злыми, бессердечными, беспощадными, ничего не способными
понять в других
людях, никому и ничему не сочувствующими.
Трудно
понять и принять психологию благочестивых христиан, которые спокойно мирятся с тем, что окружающие их
люди, иногда даже близкие им
люди, будут в аду.
Библейское сказание о рае как первоначальном состоянии
человека и природы есть миф (
понимая миф реалистически).
Он читал где-то, что можно, хотя бы смутно,
понять человека, если, вообразив себя этим человеком, скопировать выражение его лица.
— Не мешайте ему, матушка, — сказал Нил Андреич, — на здоровье, народ молодой! Так как же вы
понимаете людей, батюшка? — обратился он к Райскому, — это любопытно!
Как это могло случиться, что Ляховский, вообще видевший людей насквозь, не мог
понять человека, который ежедневно мозолил ему глаза, — этот вопрос относится к области психологии.
И в самом деле, она с наивным любопытством смотрела на него, точно хотела поближе разглядеть и
понять человека, который когда-то любил ее так пламенно, с такой нежностью и так несчастливо; ее глаза благодарили его за эту любовь.
Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут
понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой
люди,
люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их книги прочитать…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его,
человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б
люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Стародум. Как
понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных
людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко
понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.
Очевидно, фельетонист
понял всю книгу так, как невозможно было
понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был
человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.