Это было так неожиданно, так глупо, что я расхохотался. И тотчас же туго закрученная пружина во мне — лопнула, рука ослабела, шток громыхнул на пол. Тут я на
собственном опыте увидел, что смех — самое страшное оружие: смехом можно убить все — даже
убийство.
Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству, вызывает одинаковые чувства радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим
собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов, немцев, американцев, англичан; мы, не только уважающие их качества, но радующиеся, когда встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им, не могущие не только считать подвигом войну с этими людьми, но не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным
убийством, — мы все призваны к участию в
убийстве, которое неизбежно, не нынче, так завтра должно совершиться.
«Этот союз ценился у них так, что, бывало, отец готовился мстить
собственным сыновьям, исполняя завет кровавого мщения за
убийство названного брата».
А то, что люди делят преступления на большие и маленькие и
убийство называют большим преступлением, мне и всегда казалось обычной и жалкой людской ложью перед самим собой, старанием спрятаться от ответа за
собственной спиной.
Но однажды ночью — это было за три дня до
убийства — ему, вероятно, приснилось что-нибудь очень тяжелое, и проснулся он от
собственного глухого и хриплого стона.