Неточные совпадения
Происходившая с
тех пор идейная работа не оставила камня на камне от
старых социальных утопий; она не только научно, но и религиозно их преодолела.
Русские большевики, насколько можно серьезно о них говорить, и есть
та новая раса, которая отрицает всякую связь и всякую преемственность между этими двумя мирами, которая хочет истребить дотла все
старое, всякое наследие прошлого.
Предположим, что
тот, кто хочет постигнуть природу и смысл происходящего столкновения двух миров, всей душой желает преображения нашей дурной
старой жизни, преодоления рабства, греха и низости и рождения нового человека, новой человеческой души.
И мир «социалистический» может показаться ему все
тем же ветхим миром,
старым миром грешного человека, раба своих страстей, своих злобных и корыстных инстинктов, все
тем же «буржуазным» миром, но по-новому механически переставленным и изменившим свои внешние оболочки и одеяния.
Разница лишь в
том, что в
старом мире корыстолюбие и эгоизм у людей, не потерявших различия между добром и злом, не возводились в перл создания, не почитались святынями, а скорее признавались грехом и слабостью, в новом же «социалистическом» мире эти низшие начала признаны священными и высокими, ибо ничего высшего, чем самоутверждение человека, чем его благополучие, удовлетворение и наслаждение, этот мир не признает.
Но в
старом «буржуазном» мире, в мире наших отцов и дедов, было не одно дурное и злое — в нем были великие святыни и великие ценности. И вот эти святыни и ценности мир «социалистический» отвергает и истребляет. В
старом «буржуазном» мире была святость и гениальность, явленные в ослепительных образах, в
том мире были Пушкин и св. Серафим.
Вся революционно-социалистическая фразеология в наши дни все более и более превращается в условную ложь, подобную лжи
той фразеологии, на которой покоился
старый режим.
Действуют все
те же
старые инстинкты, все
те же ветхие чувства.
Все это понятно, если признать наконец
ту истину, которая пока ясна лишь немногим, — что в России никакой революции и не было, а было и есть лишь продолжающееся разложение и гниение
старого, лишь длительное безвластие и безгосударственность, лишь развитие и углубление самовластья.
Безграмотная, темная масса солдат, отвыкших от всякого труда,
тех самых солдат, на чьи штыки недавно еще опиралось
старое самовластье, ни с какой точки зрения не есть социалистически мыслящий и социалистически чувствующий рабочий класс.
«Большевизм» опирается на
те же солдатские штыки, на
ту же темную и грубую физическую силу, на которую опиралась и
старая, разлагающаяся власть.
«Большевистская революция» есть один из моментов разложения
старой России, одна из трансформаций
старой русской
тьмы.
Основная марксистская истина, которую провозглашали первые русские марксисты в своих боях с народниками,
та истина, что России предстоит еще пройти через эпоху капиталистического промышленного развития, что буржуазии предстоит еще у нас политически и экономически прогрессивная роль, что не может быть скачка в социалистическое царство из во всех отношениях отсталого
старого русского царства, была основательно забыта социал-демократами еще в 1905 году.
История истекшего тысячелетия должна была им показать, что такой шаг назад невозможен; что если вся область к востоку от Эльбы и Заале, некогда заселенная целой семьей родственных между собой славянских народов, сделалась немецкой,
то этот факт указывает только историческую тенденцию и вместе с
тем физическую и интеллектуальную способность немецкой нации подчинять себе своих
старых восточных соседей, поглощать и ассимилировать их; что эта ассимилирующая тенденция немцев всегда служила и еще служит одним из могущественнейших средств распространения западноевропейской цивилизации на восток европейского континента» (курсив мой — Н. Б.) (стр. 116-117).
После
того как пала
старая русская монархия, революция вручила судьбу русского государства воле народа.
И после
того как произошел переворот, когда пали все преграды на путях демократии, революционная демократия отнеслась к Временному правительству первого состава почти так же, как относилась к
старому правительству, она перенесла свои
старые навыки в новую Россию.
Таково же было отношение
старой власти к либеральным элементам русского общества: в опасные минуты их готовы были призвать, но с
тем, чтобы сохранить в неприкосновенности
старый режим.
Есть основание опасаться, что подобно
тому, как до переворота церковь была принижена перед
старым самодержавным государством, она будет принижена и перед новым демократическим государством.
И если в
старой связи церкви и государства нарушено было заповеданное Христом отношение между «божьим» и «кесаревым»,
то это было внутренним падением церковного народа, церковного человечества, его соблазном и порабощением «миру сему».
Перед первым революционным обер-прокурором встала задача развязать
старые отношения церкви и государства, снять с церкви оковы, освободить церковный строй от
того, что ему было навязано
старой властью.
Тогда, при
старом гнете, свободная мысль работала и радикально критиковала господствовавшие силы, нравственно протестовала против гнета и целое столетие подрывала нравственный престиж
той силы, которая лишала людей прав и свобод.
Если свобода слова будет дана исключительно сторонникам демократической республики,
то она будет не бóльшей, а меньшей, чем при
старом режиме, — тогда была безграничная свобода для слов, произносимых в направлении противоположном.
Нужно громко кричать о
том, что в революционной России свободы слова, свободы печати, свободы мысли не существует, ее еще меньше, чем в
старой, самодержавной России.
Русская революция обнаружила
ту старую истину, которая для многих была недостаточно ясна, — церкви изменила и от нее отпала не только русская интеллигенция, как принято было думать и говорить, но и русский народ изменил церкви и отпал от нее.
Если в
старой России, до революции, церковь была долгое время в рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически
то Победоносцевым,
то Григорием Распутиным, если после революционного переворота церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией и не может иметь определяющего влияния на судьбу России,
то это означает не немощь
той Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость веры, утерю религиозной верности.
Не знаю, может быть, я думала, что, научившись всему, что он знал, буду достойнее его дружбы, Я бросилась к первой полке; не думая, не останавливаясь, схватила в руки первый попавшийся запыленный,
старый том и, краснея, бледнея, дрожа от волнения и страха, утащила к себе краденую книгу, решившись прочесть ее ночью, у ночника, когда заснет матушка.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп,
старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий.
Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если
старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Однако, волей Божией, // Недолго он поцарствовал, — // Скончался
старый князь, // Приехал князь молоденькой, // Прогнал
того полковника. // Прогнал его помощника, // Контору всю прогнал,
И как версту отмеряли, // Увидели поляночку — // Стоят на
той поляночке // Две
старые сосны…
У суда стоять — // Ломит ноженьки, // Под венцом стоять — // Голова болит, // Голова болит, // Вспоминается // Песня
старая, // Песня грозная. // На широкий двор // Гости въехали, // Молоду жену // Муж домой привез, // А роденька-то // Как набросится! // Деверек ее — // Расточихою, // А золовушка — // Щеголихою, // Свекор-батюшка — //
Тот медведицей, // А свекровушка — // Людоедицей, // Кто неряхою, // Кто непряхою…