Предположим, что тот, кто хочет постигнуть природу и смысл происходящего столкновения двух миров, всей душой желает преображения нашей дурной
старой жизни, преодоления рабства, греха и низости и рождения нового человека, новой человеческой души.
Неточные совпадения
В сфере религиозной сознательный социалистический пролетариат усвоил себе
старый буржуазный атеизм и
старую буржуазную материалистическую философию, в сфере моральной —
старую буржуазную утилитарную мораль, в сфере
жизни художественной он унаследовал буржуазную отчужденность от красоты, буржуазную нелюбовь к символизму и буржуазную любовь к реализму.
Подлинный, не внешний, глубокий христианин не может быть доволен
старой «буржуазной»
жизнью, основанной на насилии и ненависти, он хочет «нового неба» и «новой земли», хочет более глубоких и радикальных изменений и улучшений, чем самый революционный социалист.
Революция есть лишь момент в
жизни народа, временная функция, преходящее состояние, через которое он может перейти к высшей, свободной
жизни, но всегда болезненное и тяжелое, вызванное накоплением
старого зла.
Но яд от гниения
старой России остался внутри народного организма и продолжает разлагать
жизнь русского народа.
В этом можно видеть тяжкую расплату за
старые грехи, за
старую рознь и неправду, но безумно видеть в этом что-то новое, творческое, преображающее
жизнь.
После очищения от грехов, от
старой лжи нужно начать новую
жизнь на новых путях.
Религиозное народничество славянофилов всегда под словом народ понимало простонародье, верное
старым русским устоям и заветам, и очень связывало себя с материальными условиями
жизни, с крестьянской общиной, с натуральным хозяйством, с патриархальной демократией.
Сейчас это
старое, но по-новому переживаемое народничество раздирает единство русской революции, истребляет самую идею единой нации и мешает переходу к творчеству новой
жизни.
Первый пореволюционный период церковной
жизни оказался окрашенным в бюрократический цвет нового стиля, и это было неотвратимым последствием
старых грехов.
Он порешил однажды навсегда, что
старая жизнь безвозвратно канула в вечность и что, следовательно, незачем и тревожить этот хлам, который не имеет никакого отношения к будущему.
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала
старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
— Ну, за это я не берусь: довольно с меня и того, если я дам образцы
старой жизни из книг, а сам буду жить про себя и для себя. А живу я тихо, скромно, ем, как видишь, лапшу… Что же делать? — Он задумался.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп,
старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и
старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами
жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и
старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
И
старый князь, и Львов, так полюбившийся ему, и Сергей Иваныч, и все женщины верили, и жена его верила так, как он верил в первом детстве, и девяносто девять сотых русского народа, весь тот народ,
жизнь которого внушала ему наибольшее уважение, верили.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя
жизнь, хорошая и привычная, по
старому».
На крыльце
старый, еще холостой
жизни слуга Кузьма, заведывавший городским хозяйством, остановил Левина.