Неточные совпадения
Ночь была черная и дождливая. Ветер дул все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам. Все живое попряталось в норы, только мы
одни блуждали
по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное. Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались
по стволам деревьев и углублялись в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым, унося с собою тысячи искр.
Одни из них пропадали в воздухе, другие падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
Из-за мыса смерч вышел тонкой струйкой, но скоро принял большие размеры, и
по мере того, как он увеличивался, возрастала быстрота его вращения и поступательное движение на северо-восток. Через несколько минут он принял поистине гигантские размеры и вдруг разделился на два смерча, двигавшиеся в
одном направлении к острову Сахалину.
Одни из них летали, другие бегали
по песку, третьи взбирались
по цветковым растениям как бы для того, чтобы убедиться, все ли здесь в порядке.
Взобравшись на вершину
одного из них, я увидел за перевалом длинный пологий склон, покрытый травянистой растительностью и кустарниковой ольхой
по ложбинкам, служившим для стока дождевой воды.
Затем орлан сорвался с ветки и стремительно полетел
по наклонной плоскости, забирая влево и стараясь как можно скорее выравняться с противником. Другая птица, что была выше него, начала трепетать крыльями, чтобы задержаться на
одном месте, но потом вдруг стремительно кинулась на своего врага, промахнулась и так снизила, что едва не задела меня своим крылом.
Забросив ружье за плечо, я пошел
по левому нагорному краю долины. Выбрав место поположе, я поднялся к
одной из ближайших седловин на хребтике и сел здесь отдохнуть.
По мере того, как я удалялся от моря, лес становился гуще, и я начал подумывать о том, не возвратиться ли обратно, но вдруг впереди увидел просвет. Это оказалась полянка и посреди нее небольшое озеро, через которое проходила наша речка. Дальше я не пошел и присел отдохнуть на
одну из валежин.
Я думал, что он, утолив жажду, сейчас же снова скроется в лесу, но лось смело вошел в воду сначала
по колено, потом
по брюхо, затем вода покрыла его спину, и на поверхности ее осталась только
одна голова, а потом только ноздри, глаза и уши.
Лось медленно передвигался с места на место, поворачивал головой то в
одну, то в другую сторону, отчего большие уши его хлопали
по воде и вздымали множество брызг.
Я весь отдался влиянию окружающей меня обстановки и шел
по лесу наугад.
Один раз я чуть было не наступил на ядовитую змею. Она проползла около самых моих ног и проворно спряталась под большим пнем. Немного дальше я увидел на осокоре черную ворону. Она чистила нос о ветку и часто каркала, поглядывая вниз на землю. Испуганная моим приближением, ворона полетела в глубь леса, и следом за ней с земли поднялись еще две вороны.
Волны подгоняли нашу утлую ладью, вздымали ее кверху и накреняли то на
один, то на другой бок. Она то бросалась вперед, то грузно опускалась в промежутки между волнами и зарывалась носом в воду. Чем сильнее дул ветер, тем быстрее бежала наша лодка, но вместе с тем труднее становилось плавание. Грозные валы, украшенные белыми гребнями, вздымались
по сторонам. Они словно бежали вперегонки, затем опрокидывались и превращались в шипящую пену.
Нам оставалось только
одно — итти
по ветру и напрячь все усилия, чтобы как можно скорее обогнуть мыс Сюркум и войти в бухту Старка.
По окрику Копинки парус был спущен в
одно мгновение.
У каждого было
по две пары лыж:
одна на ногах, а другая — запасная — в нарте.
Уверенность в своих силах, расчет на хорошую погоду и надежды, что мы скоро найдем если не самих людей, то протоптанную ими дорогу, подбадривали и успокаивали нас. Продовольствия мы имели достаточно. Во всяком случае мы были за перевалом, на верном пути, а глубокий снег… Мы отнеслись к нему по-философски: «не все плюсы, пусть среди них будет и
один минус».
Протаптывание дороги
по снегу заставляло нас проделывать
один и тот же маршрут три раза и, следовательно, удлиняло весь путь во времени более чем вдвое. Это обстоятельство очень беспокоило меня, потому что весь запас нашего продовольствия был рассчитан лишь на три недели. Растянуть его можно было бы еще дня на три-четыре. Я все же надеялся встретить где-нибудь гольдов-соболевщиков и потому внимательно присматривался ко всяким следам, какие встречались на реке и
по сторонам в лесу.
Не лучше обстояло дело и с бельем. Мы уже давно не раздевались. Белье пропотело и расползлось
по швам. Обрывки его еще кое-где прикрывали тело, они сползали книзу и мешали движениям. В таких случаях мы, не раздеваясь, вытаскивали то
один кусок, то другой через рваный карман, через воротник или рукав.
Едва эта мысль мелькнула в моем мозгу, как я сорвался с места и побежал к полоске, которая выступала все отчетливее
по мере того, как я к ней приближался. Действительно, это была лыжница.
Один край ее был освещен солнцем, другой находился в тени — эту тень я и заметил, когда был около нарт.
Я старался не упустить ни
одной мелочи в следах и внимательно осматривал все у себя под ногами и
по сторонам.
Зимний переход
по реке Хунгари в 1909 году был
одним из самых тяжелых в моей жизни, и все же каждый раз, когда я мысленно оглядываюсь во времени назад, я вспоминаю с умилением двух старушек, которые оказали нам неоценимые услуги и, может быть, спасли нас от смерти.
Единственный способ выйти из бедственного положения — оставить здесь нарты и налегке с
одними топорами итти назад
по протоптанной дороге.
Рожков и Ноздрин молчали. Не давая им опомниться, я быстро пошел назад
по лыжнице. Оба они сняли лямки с плеч и пошли следом за мной. Отойдя немного, я дождался их и объяснил, почему необходимо вернуться назад. До Вознесенского нам сегодня не дойти, дров в этих местах нет и, значит, остается
один выход — итти назад к лесу.
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость.
По крайней мере, я знаю, что ни
одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Городничий (бьет себя
по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Городничий. Да, он отправился на
один день
по весьма важному делу.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч —
по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, —
один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет
по моде.